Александр Лекаренко
Дальний родственник
Для Ю.Б.
Солги лжецу, ибо ложь - его монета;
Укради у вора, ты увидишь, что это просто;
Перехитри хитреца и выиграй в первый раз;
Но берегись человека,
у которого нет топора для заточки.
Кто придумал, неизвестно.
Но автор украл у Бланш Бартон из книги “Тайная жизнь сатаниста».
Этому типу неслыханно повезло. Издательство “Прон-Пресс” перепродало его рукопись американскому “Фалькону” за 340 тысяч баксов. Собственно, предлагая рукопись американцам среди кучи другой макулатуры, “Прон” еще не имел на нее никаких прав. Эта рукопись попала в руки босс-редактору левым путем, через несколько рук, в которые ее всунул нищий и никому неизвестный автор. Но когда “Фалькон” предложил 300 штук, что для штатников было сущей мелочью, босс подсуетился и, выторговав 340, половину отстегнул автору - от щедрот своих. Это было по-рокфеллерски щедро - мог бы кинуть тысчонок 15-20 в его дрожащие от голода и жадности руки, и хватило бы. Это было вполне по издательской совести, на которой остались детали этого гешефта, - темной, как и сам гешефт, но ослепившей автора блеском немыслимого богатства, - чтобы он не совал свой нос в детали.
Теперь Юра топтался на перроне в ожидании этого Креза, который бросил собирать окурки на вокзале и мчался на всех парах из своего Синепуповска, чтобы получить свалившиеся на голову башли. Крез приходился Юре дальним родственником, а Юра приходился ему той самой рукой судьбы, вручившей редактору лежалые бумажки, которые собиратель окурков называл “мой роман”. Рукопись Юра видел мельком, достаточным, чтобы преисполниться к ней отвращения. Таким же образом и с такими же последствиями он видел автора, лет пятнадцать назад. Юра был достаточно процветающим совладельцем концертного агентства, достаточно далеким от издательских дел, но Юрина мама еще помнила маму синепуповца, состоящую с ней в отдаленнейшем родстве, и Юра не мог отказать в протекции, - скорее, собственной маме, чем автору. На свою голову, он собственными руками пролил золотой дождь на голову синепуповца, и теперь должен был за это расплачиваться. Юрина память еще хранила его гнилозубую ухмылку, а внутренний карман - врученную мамой фотографию, с которой пялилась хулиганская рожа; лет ему должно было быть около 50-ти, и ничего, кроме превентивной неприязни, он не вызывал.
Он вызвал секундную оторопь у видавшего виды Юры, ничего подобного Юра не ожидал. Человек, выпрыгнувший из вагона в ноябрьское московское утро, имел внешность потасканного молодого человека, лет тридцати пяти, выглядящего на все сорок, но никак не на полтинник. Глядя на него, хотелось сморгнуть, он весь был какой-то двойственный и гибкий, как кот, отраженный в мокром асфальте. В черном велюровом пиджаке, рокерской майке, обтягивающей плоский живот под синими джинсами, ковбойских сапогах и с докторским саквояжиком в левой руке. Плешивая голова обрита наголо, серебряный клок волос на квадратном подбородке казался приклеенным. От хулигана на фотографии остались только кошачьи глаза, очень яркие на смуглом лице и Юру моментально нашедшие - как воробья на панели.
Приезжий вдруг уронил саквояж на асфальт и воздел к небу руки. У Юры упало сердце: сейчас кинется целоваться. Приезжий пал на колени и со смаком поцеловал грязь. Прохожие, ухмыляясь, обходили его, как пьяного. Юра почувствовал, как лицо заливает краска: вот шут на мою голову!
Родственник поднялся с колен, встряхнулся так, что Юра почти увидел, как дыбом встала черная шерсть вдоль его хребта и за острыми ушами, аккуратно отер алый рот мизинцем, подхватил свой клоунский саквояж и легко приблизился.
- Здравствуйте, - сказал он неожиданно мягким, интеллигентным голосом. Но руки не подал. И только когда Юра протянул свою - пожал ее с готовностью, но несильно.
Возле машины, более чем роскошного “дефендера” величиной со средний автобус, Юра невольно бросил косой взгляд на приезжего. Приезжий мгновенно восхитился: “Вот это бас! В жизни не видел таких машин!”
Поджав губы, Юра сел рядом с водителем, польщенный неожиданно и неуместно. А вскоре произошло нечто, что не лезло вообще уже ни в какие ворота.
Они проезжали мимо украинского посольства. У дверей посольства бушевала небольшая толпа, размахивающая “жовто-блакытными” флагами. На нее напирала другая толпа, с красно-голубыми повязками на головах. И те и другие орали по-украински. В мягких волнах мовы зубастой акулой скакал всем внятный русский мат.
Читать дальше