Рольф Лапперт - Пампа блюз

— Ты не знаешь, там можно купаться? — спрашивает Лена. Я пожимаю плечами.

— Не знаю.

— М-да, пешком далековато будет.

Лена садится на вторую ступеньку крыльца, куда падает тень, и вертит в руках очки.

— Мы можем поехать на тук-туке, — говорю я и спрашиваю себя, зачем я предлагаю Лене это. Я же все еще зол на нее. С другой стороны, сегодня дико жарко, да и развлечений в Вингродене не так уж много, чтобы упустить представившуюся возможность.

Лена вскакивает с места.

— Правда? — кричит она и хлопает в ладоши. — Мы все втроем поедем на озеро?

Я совсем позабыл о Карле, потому что был занят тем, что пытался представить себе Лену в бикини. Разумеется, Карл с нами. Карл, вечная обуза. Взрослый ребенок, которого ни на минуту нельзя оставить одного.

— Ну да, — отвечаю я. — Через десять минут выезжаем.

До карьера нужно ехать сначала три километра по шоссе, а потом еще пятьсот метров по щебеночной дороге. Вокруг озера растет несколько хилых кустов и высохших деревьев, земля тут повсюду покрыта колючей желтой травой, торчащей между камнями. Фрагменты деревянного сарая и проржавевшие части транспортера — единственное, что напоминает о гравийном карьере. Широкая дорога, предназначенная для грузовиков, ведет вниз ко дну котловины, которая наполнилась водой. Карьер размером в четыре футбольных поля, а озеро — в половину поля. Посередине, в самом глубоком его месте, вода темно-синяя, почти черная, а по краям — глиняно-коричневая, точно в цвет камней. Дно круто уходит вниз где-то в метре от берега. Весной здесь полно головастиков, и для меня каждый раз загадка, как сюда попадают лягушки, чтобы отложить икринки, когда вокруг озера ничего нет — ровная высохшая земля. Последняя фура вывезла отсюда гравий семь лет назад. Тогда кто-то повесил здесь табличку «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН! ОПАСНО!», но потом она упала на землю и сгнила. Летом я приезжаю сюда минимум дважды в неделю, чтобы охладиться, и еще ни разу не видел на берегах моего личного бассейна ни души.

Сегодня впервые со мной здесь кто-то еще, кроме Карла. Странное чувство. Но приятное. Когда Лена смеется, смех эхом отражается от стен карьера, и я чувствую в животе теплое приятное покалывание. Стоило мне упомянуть про ковш, как она захотела нырнуть со мной, а глубина там четыре метра. Она плавает как рыба и может продержаться под водой без воздуха дольше, чем я.

Сейчас она лежит на пляжном полотенце и обсыхает на солнце. У нее темно-зеленый купальник, закрытый почти до самой шеи, он сидит на ней плотно и делает грудь плоской. Из фильмов и книг я знаю, что соски на груди становятся твердыми, если женщина замерзла или возбуждена, но воздух и вода в карьере теплые, и возбужденной Лена не выглядит. Да и с чего бы? Что привлекательного в костлявом старикашке и нервном неопытном юнце? Почти ничего.

Нужно реально смотреть на вещи: у меня, может, и есть кое-какие мышцы, я довольно загорелый, не слишком глуп и, если верить Хайке Борман, даже симпатичен, но мне всего шестнадцать с половиной. А Лене минимум двадцать. Четыре года — это куча времени. Между нами пропасть размером с Гранд-Каньон. Я вижу Лену на другой его стороне и могу махнуть ей рукой, но дотянуться до нее не могу. Даже если забыть про разницу в возрасте, у меня нет ни малейших шансов. У нее наверняка есть парень, какой-нибудь крутой спортсмен, на фоне которого я кажусь гномом, страдающим булимией. Готов поспорить, что он скалолаз-экстремал, потому она и возит на заднем сиденье своего «Пежо» тросы. Вероятно, Лена как раз ехала к нему: они собираются вместе в горы, залезут вдвоем в крошечную палатку и без остановки будут заниматься сексом. Я уже ненавижу этого здоровяка.

Лена переворачивается на живот. Мне жарко, я хочу купаться, но жду, пока Лена перевернется обратно. Тогда она сможет увидеть, как я прыгну в воду со скалы и сделаю сальто назад. Каждый раз, когда я сюда приезжаю, я отрабатываю новые прыжки, которые нашел в старой книжке с черно-белыми фотографиями. Прошлым летом мне пришла в голову мысль построить трамплин, три метра высотой, но я быстро понял, что это будет непросто, и передумал. О чем сейчас жалею, потому что Лену явно впечатлило бы сальто с винтом.

Я закрываю глаза и представляю, что нас с Леной выбросило на берег на далеком острове. На ней бикини из переплетенных водорослей, а я сделал себе набедренную повязку из пальмовых листьев. Каждый день мы ныряем за рыбой в кристально чистой воде лагуны, а вечерами жарим улов. Ночью мы спим в уютной пещере. Вдруг я слышу отрыжку Карла, и мои мечты лопаются, как пузырьки газа в его лимонаде. Я сажусь на полотенце и наблюдаю за тем, как дед, зажав бутылку между ног, усиленно пытается завинтить крышку. Одно то, что он сам вспомнил про питье, — маленькая сенсация. Может, его мозг и правда начал восстанавливаться. В медицине постоянно случаются подобные чудеса. Недавно я читал про мужчину, который вдруг встал на ноги после более чем десяти лет, проведенных в инвалидном кресле. Взял и встал. Какие-то там нервные окончания необъяснимым образом срослись друг с другом. Потому что в его судьбе не было записано, что он должен провести остаток жизни в инвалидной коляске. Как сказал бы Вилли, Бог захотел иначе.