Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Ганке не хочется вспоминать ни о щедрых, хвастливых обещаниях ее партнера, с которым она убежала за границу в погоне за легкой жизнью, ни о радостном удивлении, когда она встретила здесь, в Валке, своего брата. Хотя чуда в этом не было: большинство беженцев проходит через Валку. Ганка тогда быстро забыла о преступлении, которое на родине совершил ее брат и которое, впрочем лишь на первое время, поставило в ее сознании странную преграду между ними: в здешней среде его злодеяние потеряло свою остроту и значение. Но что дала ей эта встреча? Ничего! Пепек уже давно избавился от припадков рыцарства.

Джазовая певица, появившаяся на эстраде, привлекла к себе внимание вычурным серебристым туалетом и пышными русыми волосами. Когда она допела куплет, высмеивающий коммунистов, публика наградила ее аплодисментами, но они относились скорее к ее обольстительным бедрам и чересчур глубокому декольте. Певица спела модную американскую песенку, и в зале поднялась целая буря: неистовые аплодисменты, топанье, выкрики. Певица профессионально улыбнулась и повторила шлягер.

Гонзик сорвался со своего места, едва в зале снова зазвучала танцевальная мелодия. Ему удалось взять Катку за руку и повести ее в круг танцующих. Он вел ее, а сам дрожал от страха, что кто-нибудь у него ее отнимет. Они начали танцевать. Гонзик крепко обнял ее талию, словно хотел этим вознаградить себя за все свое самоотречение; его лицо коснулось на мгновение ее щечки, словно электрическая искра пробежала по всему его телу.

— Вчера я вел себя, как дурак, Катка…

Она наклонила голову, ее влажные губы чуть приоткрылись, и Гонзик болезненно ощутил ее привлекательность.

— Почему? Хотя здесь это иногда бывает… с молодыми людьми… — Она слегка пожала ему руку, улыбнулась и внезапно сказала совсем другим голосом: — Выше голову, Гонзик! Вы… вы хороший парень. Если бы здесь было побольше таких… У каждого здесь свои огорчения.

Он покраснел, в мгновение ока утратил нить разговора. А ведь он собирался высказать ей так много, мечтал коснуться ее, а бесконечными ночами грезил о чем-то гораздо большем, о том, что он целует ее, закрыв глаза, целует до боли — за всю свою тоску, за свое, напрасное стремление искупить то, что нельзя искупить, за тот удар по лицу, который он получил сегодня утром от руки чеха. И вот вместо всего этого…

Ах, безумец, истукан ты этакий, идиот! Ну, чего ты, собственно говоря, ожидал?

Теперь Гонзик ждал только одного — чтобы, наконец, музыка умолкла и чтобы ему никогда больше с Каткой не танцевать. Он даже едва не пропустил мимо ушей ее приглашение к столику. Они, дескать, там как-нибудь усядутся.

Вацлав и Катка снова идут танцевать. Глаза Гонзика и Катки на миг встречаются. Юноша в упрямой, неотступной надежде в последний раз ищет в ее глазах то, что ему нужно, как умирающему от жажды капля воды. Но в ее глазах лишь нечто такое, что его раздражает и унижает: «Выше голову, Гонзик!..»

Пальцы Гонзика механически складывают бумажную салфетку в разные удивительные фигурки, из чашки с недопитым остывшим кофе пахнет цикорием. Безразличие охватило Гонзика: ему все равно, как-нибудь он досидит здесь до конца, в логове ведь тебя жрали бы блохи. И Катку жрут… Катку… Какая шкодливая мыслишка — ведь и эту стройную девушку с бархатными губами жрут блохи, так же как и патера Флориана, как и самого главного врага Гонзика — Пепека. Проклятое место эта Валка, где даже танцевальный вечер может ввергнуть человека в бесконечные муки и бездонную пустоту.

Папаша Кодл наклонил кудрявую голову к розовому лицу своей супруги.

— Видишь вон того бледного парня на танцевальной площадке? — спросил он глухо. — Его зовут Вацлав Юрен. Запомни это имя. Завтра изымешь его просьбу о выезде на Запад и сделаешь пометку: «Политически неблагонадежен, к оформлению не рекомендуется».

Пани Ирма озадаченно посмотрела на мужа и кивнула. Кто-то наклонился над их столиком и попросил у папаши Кодла позволения пригласить его супругу танцевать.

Фокстроты и буги-вуги, серебристый туалет и бездушная голливудская улыбка на эстраде, духота и дым. Редактор «Свободной Европы» с пафосом, выразительно оттеняя рифмы, пародирует стихи Маяковского — коверкает их так, что они осмеивают Советский Союз.

Катка снова сидит напротив Гонзика. Ее задумчивый, невидящий взгляд устремлен куда-то в пустоту. Она теперь не отвечает даже на вопросы Вацлава. Гонзик заметил, что ее глаза стали вдруг влажными, она застыдилась, низко наклонила голову и, не сказав ни слова, поспешно ушла.