Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Откуда-то внезапно вынырнул Пепек, без всяких церемоний отобрал Катку у Вацлава и увел ее танцевать. Перед Гонзиком мелькнуло его широкое лицо с тупым сплюснутым носом, со сросшимися бровями насильника. О, Гонзик всегда будет ненавидеть эту жестокую физиономию! И все же один господь бог ведает, что это с ним происходит. Гонзик со злорадством наблюдал, как расстроенный Вацлав присел к своему столу.

Музыка смолкла. Пепек даже не попытался проводить свою даму. Катка одна пробиралась к столу, села возле Вацлава, нервно напудрилась и сказала:

— Лучше бы он ко мне не подходил. Я почему-то боюсь его, хотя и жалею. Ведь он более двух лет здесь. — И на вопросительный взгляд Вацлава добавила: — Однажды у него уже был билет на пароход, но в последний момент его зазвали в контору, выманили и не возвратили обратно выездную визу. Кто-то на него донес, что в республике он будто бы якшался с коммунистами. И двери США навсегда захлопнулись перед его носом.

— Но ведь он мог податься в другую страну.

— Он, кажется, так и поступил, но это значит ждать еще год или два.

Папаша Кодл пробирался между столиками. Новенький смокинг плохо сидел на его бесформенной фигуре. Незаметно для себя Кодл причмокивал губами. Это означало, что он в хорошем настроении. Слева, повиснув на руке мужа, рассыпая на все стороны обворожительные улыбки, переваливаясь как утка, шла пани Ирма в розовом вечернем платье. Папаша Кодл, увидев Катку возле Вацлава, дружески подмигнул ей. Но рука его нащупала в кармане спичку и сломала ее пополам.

Пепек и Ярда с пренебрежительным видом уселись на высоких стульях у стойки бара. Первую дозу виски разгоряченный Пепек выпил одним махом. Он собрался было заказать вторую порцию, но заколебался, вытащил бумажник и без всякого стеснения сосчитал его скромное содержимое.

Ярда молча, выжидательно посматривал.

— У меня есть кое-что на примете, — решился наконец Ярда. — На днях присмотрел.

Уже три дня подряд Ярда подумывал об этом содружестве. Но соседство по нарам весьма немного сблизило его с этим человеком. Пепек не был ему симпатичен, но он здесь старожил. А новичку, пусть хоть на первое время, лучше опереться на бывалого человека, который в таких делах имеет уже некоторый опыт.

Пепек сразу догадался, о чем речь.

Он сумрачно посмотрел на Ярду. Тяжелые мысли одолевали Пепека. Если он попадется за каким-либо неблаговидным делом, совершенным здесь, на немецкой земле, это погубит всякие надежды на выезд из страны. Эмиграция куда-нибудь дальше зависит не только от доброй воли заморского государства, тут необходимо еще и согласие местных инстанций. Пока что западногерманские учреждения оберегали его, не выдали органам Чехословацкой республики. Но кто может поручиться, что немцы будут отстаивать человека, который и им насолит?

Проклятое положение: он вынужден иногда что-то предпринимать просто для того, чтобы жить, но не должен, любой ценой не должен ни в чем таком попасться.

Исчезнуть, затеряться за океаном — вот его первая, единственная, стихийная, животная тоска, веление инстинкта самосохранения. Ведь нельзя же постоянно жить в неуверенности, страхе, что тебя вот-вот выдадут. От этого можно сойти с ума!

Но на лагерное пособие не проживешь.

Пепек хмуро поднял на Ярду свои рыбьи глаза.

— Если дело стоящее, то надо позвать Капитана. Этого парня оберегают все святые. Ну, давай выкладывай…

Немного поодаль, за одним из столиков, Ганка приподняла блеклые глаза от бокала вина, которым ее старательно угощал партнер. Опустив руки на колени, она смотрела на Пепека, на его толстый продавленный нос.

Не пришел он к ней в сочельник и даже сегодня не подошел, чтобы хотя бы потанцевать.

Брат и сестра! Она вспоминает, как однажды повел он ее в предместье на шумный базар, в день храмового праздника. Ему тогда было лет тринадцать, а ей — семь. Он казался ей большим и сильным. Мама дала им деньги. Кто знает, может быть, ей нужно было выпроводить детей из дому на некоторое время. Ганка теперь уже разбирается в таких делах… С тех пор как Ганка помнит себя, Пепек никогда не проявлял любви к сестре, но в тот раз произошло что-то особенное. Пепек превратился в ангела-хранителя, благородного рыцаря. Он покатал младшую сестру на карусели, купил ей на крону мороженого, наконец, угостил сосиской с булочкой. Они сидели за столиком в буфете, как взрослые. В тот день Ганка ощутила какое-то новое, ранее неведомое волнение, она как бы в первый раз выглянула в настоящий мир из убогого, прокопченного двора, затерянного между домишками остравской окраины. Бог весть почему у нее всплыло перед глазами это давнее переживание, забытое и затерявшееся в закоулках ее памяти среди многих других событий последнего времени.