Леонид Гартунг: Алеша, Алексей…

Все это было сказано озабоченным тоном, и вдруг Аграфена Ивановна расплылась в своей кокетливой улыбке:

— Посмотрю я на вас, дети мои, как вы друг к другу подходите. Вы и личностями сходствуете. Прямо два ангелочка… У меня ведь несчастье: Георгий Иванович богу душу отдал. Вчерась схоронила. А вы и не знали? Что случилось? Нет, не болел. Пошел в Громовскую баню. Любил покойничек попариться. И парился, как молодой. Должно быть, в голове кружение получилось. Стал с полка слезать, оступился и затылком о цементный пол. Вот такая беда. Видно, судьба. И еще того хуже — сегодня утром Захарыч вернулся. Отпустили. Не просто отпустили — на санитарном автомобиле привезли. А мне куда его варначину? Он мне нужен как собаке пятая нога.

— Шумит? — спросила тетя.

— Нисколько. Степенный и тихий такой стал. Или ко мне подмыливается? Или понял, что притихнуть пора? А я собственно вот по какому вопросу. Не знаю, как взглянете… Я вам предложу — переходите-ка вы ко мне. Захарыча я в инвалидный дом определю. Я уже почти договорилась — там знакомая одна кастеляншей работает. Просит всего лишь литру масла — и дело в шляпе. А его не будет, вам у меня самое житье. Комнату надвое перегородим. Получится зальце и спаленка. А я умру, вам обе достанутся. Все лучше, чем здесь. На мусорный ящик глядеть.

Теперь мне стало понятно, зачем Аграфена Ивановна рассказывала об актерке, о старике и несчастных сестрах. Ничто у таких людей не делается просто, все имеет дальний прицел.

— А чтоб жилплощадь после меня вам законно досталась, нужно взять меня на иждивение. «Усыновить» меня, так сказать. Будем жить одной семьей.

— Нет, — сказал я.

— Как это понять? — обернулась ко мне старуха.

— Отсюда мы не пойдем. А насчет иждивения — у нас тетя есть. С ней и будем жить.

Аграфена Ивановна огорчилась:

— Ну, что ж, я не тороплю. Подумайте. Здесь сколько? Метров двенадцать? А у нас тридцать два. Можно бы выкроить зальце и спаленку. А после моей смерти все вам… Ну, что ж, прощевайте. Гуляйте к нам. Ой, чуть не забыла — вот письмо. Вчера пришло.

Письмо было от матери Юры Земцова. Она писала:

«Уважаемый Алексей! Мы считали, что Юра погиб, так как имели об этом официальное сообщение. Но в марте получили письмо, которое он продиктовал санитарке. Она так и начинает: „По поручению раненого красноармейца…“ В письме всего несколько строчек, но значит, он не погиб на фронте, а был эвакуирован в глубокий тыл. На конверте штемпель „Тайга“. Мы делали запрос — его там нет. Вероятно, его увезли дальше на Восток. С тех пор никаких известий. Дорогой Алексей, узнайте, пожалуйста, может быть, Юра в Томске».

В последующие дни я обошел все госпитали, но Юру нигде не нашел. Да если бы он был жив, неужели не смог бы отправить еще одно письмо? К тому же, если б он оказался в Томске, то обязательно сообщил бы о себе. Но все это рассуждения… Мало ли что бывает в жизни. Всего не предусмотришь.

Помню, из кино мы с Олей вернулись поздно. Соседка, выглянув из раскрытого окна, сообщила:

— Там вас какая-то девушка ждет. Военная. Вы уж извините, я распорядилась — дверь вашу открыла. Может быть, и не нужно было так, но она сильно усталой выглядела.

Пока мы поднимались по лестнице, я старался угадать — кто бы это мог быть? Катя? Но тогда бы соседка знала ее. А вдруг Шурочка?

На нашей постели спала босая девушка в военной гимнастерке и короткой юбке защитного цвета. Рядом на полу стояли ее кирзовые сапоги, а на столе лежал черный берет с красной звездой. Спала она на спине, полуоткрыв детские пухлые губы, разбросав руки в стороны. Оля вопросительно посмотрела на меня.

— Это к тебе?

— Первый раз ее вижу.

Говорили мы тихо, но все же этого было достаточно, чтобы девушка проснулась. Ее ресницы разомкнулись. На нас глянули заспанные серые глаза. Она села, спустив босые ноги на пол, виновато улыбнулась:

— Не ожидали? Здравствуйте. Ты Алексей, а ты Ольга? Так ведь? Видите, я вас знаю.

Потом она на мгновение закрыла глаза и прислонилась спиной к стене.

— Обождите, я сейчас проснусь. Вот и все…

Девушка встала.

— Я — Лена Анисимова. Привет вам от Кати Мурашовой. Помните такую? Посылает вам брикеты гречки. Только немного доварить — и отменная каша.

— А где Катя?

— Жива и здорова. Мы работали на одном поезде, а теперь она перешла на другую работу… Оля, где у вас умыться? А то я опять засыпаю. Обратная дорога была ужасно трудная. Под Тулой нас бомбили. А потом до самого Томска все на ногах. Только примостишься где-нибудь, зовут. В дороге в нашем отделении двое тяжелых умерли. У одного пулевое ранение в голову. Навылет. У другого осколок проник в брюшину. И Тарасова Борю ранило при бомбежке. Тоже умер. Наш электрик, молодой, еще не женатый. Да, умыться надо. Полотенце у меня есть.