Леонид Гартунг - Алеша, Алексей…

Я побрел за Ольгой и на улице, правда, пришел в себя. Мы уселись на скамейке.

— Поешь.

Ольга вынула из сумки горбушку хлеба и подала мне. Я молчал и жевал, а она внимательно разглядывала меня. И я ни капли не смущался. Всегда с девушками мне было неловко, а с Ольгой наоборот — будто знаком с ней давным-давно. И вместе с тем я прекрасно сознавал, что никогда не встречу такого человека, как она, что такие встречаются раз в жизни.

— Я тебя искал, — сказал я.

— Зоя мне говорила.

— Где ты живешь?

— У одной женщины. Хорошая такая старушка. Учит меня шить. Еще возьми хлеба.

— А как ты?

— У меня дома много. Поешь, тебе нужно.

— Я тебя искал, — опять сказал я.

— Напрасно.

— Почему?

Она помолчала, затем заговорила, не смотря на меня:

— У меня радость. Муж нашелся… Приезжал.

— Правда?

— Почему ты сомневаешься? Муж обещал выслать аттестат.

— Кто он у тебя?

— Майор. Артиллерист. И еще — вероятно, у меня будет ребенок. Хотя это не совсем еще точно.

— Я рад за тебя… Муж, ребенок. Только зачем ты мне это все рассказываешь?

— Тебе надо уехать куда-нибудь… Лучше всего в деревню. Отдохнуть, поправиться.

— Неплохо бы.

— Обязательно. Иначе будет поздно.

Из сквера Оля повела меня в горком комсомола. Оставила меня в большой комнате со стульями вдоль стенок.

— Я сейчас.

Пошла, поговорила с кем-то. Вернулась.

— Тебя ждут. Расскажи все, как есть.

— А ты не уйдешь?

— Даю слово, дождусь тебя.

В небольшой комнате сидела миловидная девушка в сером пушистом свитере.

— Алексей Нефедов?

Протянула крепкую руку для пожатия.

— Садись. Расскажи, как живешь.

Я рассказал вкратце. Девушка задумалась.

— Мы комплектуем бригады для колхозов. На прополку. Но это далеко. — Она посмотрела на меня и нахмурилась — что-то во мне, должно быть, не понравилось ей.

— А мы вот что сделаем: нужны рабочие в Степановку. Это за Томском-I.

— Я осенью был там.

— Вот и хорошо. Значит, договорились?

— А бумажку?

Девушка засмеялась.

— Как-нибудь обойдемся без бумажек. Но ты не беспокойся. Я позвоню. В Степановке спросишь Варвару Михайловну — она заведует отделом кадров.

— Спасибо тебе, — попрощался я.

Ольга ждала меня в коридоре.

— Все в порядке?

— Вполне.

Оля сказала:

— Тебе, вероятно, пора идти? Так иди.

— А ты?

— Я посижу немного.

Я догадался, что она не хочет, чтобы я видел, как она неловко пойдет на костылях.

В тот же вечер я был на Спортивной. Не застал дома никого. Постучал к соседям. Соседка вышла ко мне в коридор. Да, она хорошо помнит Ольгу Перевалову. Как не помнить: такая красивая и несчастная. Муж? Возможно, и муж. Искал какой-то мужчина. Военный, красавец такой. Служит где-то во Владивостоке. Очень представительный. Майор или нет — не берусь судить. Я не разбираюсь в нашивках. Вы его знаете?

Нет, я его не знал и не имел никакого желания знать.

На другой день я пришел в Степановку. Заведующая отделом кадров, черноволосая молодая женщина, расспросила меня о семье, о том, что я умею делать. Я откровенно рассказал ей все и, в первую очередь, об исчезновении карточек. Соглашался на любую работу, лишь бы прикрепили к столовой. Женщина внимательно выслушала меня и ушла в другую комнату. Слышно было, как она говорила кому-то:

— А что ему делать? В данном случае надо поверить. Ну и пусть. Не умирать же ему с голода.

Вернулась и вручила мне хлебную карточку и талоны в столовую.

— Поспеши, пока столовая открыта. Завтра в восемь утра явишься на разнарядку.

Столовая находилась почти против конторы. Когда я съел порцию густого картофельного супа, повариха спросила:

— Может, еще налить?

— А можно?

Она рассмеялась.

Все это было как во сне. Я съел три порции супа и пошел на берег Ушайки. Итак, снова Степановка. Только летняя, без Бурова, без его уроков литературы и истории. Давно я не был у него. Кажется, с тех самых пор, как исчезли карточки, то есть почти месяц.

У двухэтажного здания школы встретил Колчака.

— Колчак, — окликнул я его.

Он обернулся, крепко пожал мне руку, но поправил меня:

— Виктор Солдатов.

И правда, он не был похож на прежнего «беспризорника». Куда делись его хмурость и бледность. И в манерах уже не осталось былого ленивого превосходства. За то время, что я его не видел, он подрос и окреп. Какая здесь работа? Всякая. Вернее — куда пошлют. Но это ничего: относятся по-человечески. Это главное.