Владимир Некляев - Лабух

После этого я Крабича не приводил: мы в бане не для разборок собираемся. Клуб — это свои, какие ни есть.

Да и думал я не так, как Крабич, а наоборот: чем больше нормальных людей во власти, тем лучше — они обязаны там быть. А как по ночам они спят, как с совестью договариваются — их проблемы.

До одного случая так думал…

Ростик в Бресте пару концертов устроил, мы приехали, а первый концерт отменили: президент прилетает и в том же зале в тот же день выступает. Шоу такое — куда там нам… После выступления — вопросы, и какая–то тетка бойкая вдруг поднимается: если вы, товарищ президент, такой хороший, почему мне детей моих кормить нечем? Президент — пальцем в первый ряд, где весь кабинет министров вместе с премьером сидит: встать, когда народ спрашивает! И к народу: «Вот кто детей ваших обжирает, смотрите, какие морды наели! Животы набили — еле встают!..» Народ, конечно, рукоплескать, ему кайф такой — хлебом не корми, а в первом ряду постояли, животы поджав, и сели: никто не повернулся и не ушел. А их ведь на всю страну по телевидению показывали — и дети их на них смотрели, и жены, друзья, родные видели, как в них пальцем тыкали, а они стояли, животы поджав…

Как же во власти такой оказаться нормальному мужику?

Ростик в гостинице всю ночь доставал: «Ну что в их жизни закончилось бы?.. Даже если б меня, лабуха, так при всех лажанули, я бы…»

Лабух не министр.

Назавтра все же один из министров, давний член нашего клуба парильного, в отставку подал — и с инфарктом слег. Многое в его жизни закончилось — и парилка… Не всегда полезно помнить, что ест такая вещь, как пристойность, Ли — Ли.

Мне, лабуху, что с ней делать?.. В тюрьме с ней, битому, сидеть?.. Опять вон ключи в замках проворачиваются… сегодня четверг, баня как раз… если бить идут, то не выдержу — так давит и душит… люк в подводной лодке задраивают… мешок на голову в кифе темном натягивают… — а в раскрытой двери двое за спиной охранника раскачиваются, но не те самые… тех заменили, потому что слабо били… — и один из новых на Феликса похож, второй на Панка:

«Пять минут, Феликс Андреевич, как договаривались».

Феликс Андреевич слишком на Феликса похож, чтоб не Феликсом быть, за которым охранник дверь прикрывает, но не плотно, закрыть плотно Панок не дает… чтобы слышать?..

«Били?.. — присев, спрашивает Феликс и аккуратно сложенный носовой платок подает, будто, если я лабух, так у меня своего нет. — Извини, Роман».

Феликс слишком приличный, с перебором: были бы силы, я б ему в морду врезал… Из–за него в жизни моей многое может закончиться — и баня…

Да, сегодня как раз четверг.

«Больше не будут… — вытирает лицо мне Феликс. — К президенту меня возили… Шигуцкий возил…»

Меня в следующий раз президент примет… Пообещал, что в следующий раз. Только в следующий раз…

«И что?..»

«То же самое… Я спросил в конце: что ж вы раком ставите всех и трахаете?..»

Феликс словно сон мой видел…

«И знаешь, что он ответил?..»

«Что у него конец такой здоровый?..»

«Нет… Что он президент, а поэтому может трахать кого угодно и как угодно… И, если договоримся, я тоже трахать буду кого захочу… Кроме него».

«Договорились?..»

«С такими не договариваются, Роман».

Не договариваются… Тогда зачем мне к нему в следующий раз?

«Потом к генералу повели… Панок повел…»

И меня водили к генералу… К кому только ни водили, кроме президента…

«Ты попросился?»

«Сами попросили… Там у них тезка мой железный стоит, ты видел?»

«Видел… И как там генерал?..»

«А вот здесь, ты слушай, не шуточки… Дал понять, что тайная служба власти с властью не в большой дружбе. Как бы и не тут она — власть тайной службы…»

Даже в кифе темном догадаться можно, где она, тайной службы власть, но почему Феликс говорит про все, не опасаясь, что нас слушают, зачем вообще его в камеру запустили — не рыло же мне вытирать? — и я спрашиваю, глазами на дверь указывая:

«А где?»

На мои знаки Феликс — ноль внимания… Плевать ему, похоже, что Панок, или еще кто–то, слушает.

«Там же, где была. И там не лабораторию, а институт предлагают…»

«Как при Берии?»

«Крепко они тебя… — тихо, в обход, говорит Феликс. — Как при Берии… — И через паузу договаривает: — Закрытый, понятно. При заводе режимном, чтобы довести разработки Рутнянского».

Я понял вдруг, что знаю про Феликса то, чего он сам про себя не знает, а если догадывается, то не скажет никому — и не допросишься…

Однажды он выпрыгнул из машины, которая через мгновение разбилась. Кто–то сказал бы: слава Богу, спасибо случаю, судьбе, мальчику на велосипеде — и жил бы, не допытываясь, почему жив остался, а Феликс спросил, почему? Для чего?.. И решил, что для некой цели — и не просто какой–нибудь. Для особенной, высшей, необычайной — одному ему предназначенной…