Владимир Некляев - Лабух

«И ты согласился?»

Феликс рядом садится, руку мне за шею забросив, обняв…

«Мне паспорт возвращают — и от тебя отстают. Навсегда. Я готов согласиться».

«Подписаться?..»

Феликс обижается искренне:

«Ты что!..»

Я ничего. Подписаться можно и без подписи. Взял, что дают, — и тем самым подписался.

Мне студию при режимном заводе не предлагают.

«А как же Америка? Все в Америку, а ты оттуда?»

«Где работа, Роман, там и Америка».

«И ты будешь бомбу для них лепить?.. Для тех, кто петлю тебе на шее затягивал, от кого ты едва вырвался после Чернобыля?»

Феликсу — как по морде, что про это я спрашиваю, и он мог бы защититься, навстречу спросить: а как тогда отсюда нам выбраться? И мог бы сказать, что поэтому и согласился, потому что, если не с президентом, так с кем–то надо договариваться, но он повторяет, ничего другого не придумав, поскольку одно у него в голове:

«Работа, Роман… В Америке у меня такой нет».

«И в Германии не нашлось бы?»

А вот это ему — как по яйцам! Потому что он и достойно выглядеть хотел, и шанс не упустить: бесхозную славу Рутнянского прихапать!.. Это и есть игра его, ради которой он приехал — мне открылось!.. Там его прижимают, там он заурядный, один из многих, почти никто, а его фанаберия, как меня клаустрофобия, душит.

Вот как Панок помог.

«Мы все сделаем, чтобы он остался — до вас не дошло?..»

Теперь дошло. Как дошло и то, что Панок — подполковник не по стукачам, у него иной профиль: со мной он только из–за Феликса вожжался. От начала до конца просчитала все контора, и даже президент с Шигуцким, которым зачесалось денежки за бомбу урвать, просчитаны были. У той конторы, которая — настоящая власть этой…

«О чем ты, Роман? — проглатывает удар Феликс. — Что–то ты не про то… Я готов согласиться, если ты согласен».

«Если я согласен?..»

Феликс оглядывается, будто в душегубке этой есть еще кто–то:

«А кто?»

Он, наконец, перестает меня вытирать и прячет свой аккуратный носовой платок — я сумел вытащить скомканный свой.

«Ты пришел спросить, согласен ли я, чтобы ты согласился?»

«Ну да… А как иначе?.. Я им сказал, что только при этом условии, потому меня и привели. Мы вместе, здесь моральный момент…»

Он ненавистен мне, этот Феликс… Он мне ненавистен, поскольку я только что, вроде, все понял — и он тем более мне ненавистен…

«И если я скажу, что нет…»

«Тогда так делаем, как сразу собирались… Печатаем и ожидаем, что из скандала получится».

Он тем больше ненавистный, чем больше пристойный… С перебором, слишком приличный, порядочный, хоть и чванливый. С Нобелем в голове, если за бомбы премии дают: дали же бандиту какому–то за борьбу за мир.

Только Феликс не знает, что печатать нечего. Все у Шигуцкого, который про это тоже не знает, но через день–второй догадается.

Шустырным я, пустым играю… Могут придохать. Вон и дверь незапертая открывается, и за спиной охранника молодцы, теперь уже те самые, и хитрый Панок входит, спрашивая:

«Закончили?»

«Нет! — кричит Феликс. — Посмотрите, что с ним сделали!»

«Как они вас, Роман Константинович… — удивляется Панок, который, наверное, тело умеет так расслаблять, что бей ты по нему, как по воде. И на молодцев наступает: — Кто приказал?..»

Те, вытянувшись, молчок.

«Ладно, разберемся во всем!..» — грозит Панок, во всем разобравшись, кроме одного, — и смотрит то на меня, то на Феликса, который мне встать помогает:

«Так что?..»

Феликс мог бы и не спрашивать… И не приходить… А явился он, вероятно, для того только, чтоб я, лабух недоделанный, вспомнил, что есть такая вещь, как пристойность… будто Ли — Ли его попросила…

Ну, может, и есть…

Я киваю Феликсу, рукой махнув: его, в конце концов, дело, что выбирать, тюрьму или Москву, — и Феликс говорит: «Тогда пошли отсюда…», — но Панок не дает мне пройти:

«Часик–другой посидеть придется… Шигуцкий распорядиться должен, приказать, чтобы выпустили. Он — власть».

«А если не прикажет?»

«Прикажет. Позвонят и настойчиво попросят…»

Панка порисоваться тянет: победитель. У каждого своя фанаберия.

И это не все, что он для рисовки имеет. «Я у сестры вашей, — говорит он Феликсу, в карман руку опустив и на меня посматривая… — фотоснимок выпросил, так оставьте автографы. И день примечательный, и где и когда я еще вас увижу обоих?..»

Ну, конечно, мы в обнимку…

У сестры…

А то в Америку Феликс наши объятия отвез…

Как просто, Господи!.. И почему Ты сначала лабухом меня создал, а не сразу лохом?..