Тони Моррисон - Боже, храни мое дитя

Фелисити пришлось уплатить штраф, хотя судья отнесся к Букеру весьма снисходительно – наркоманы, родители малышки, вызывали у него не меньшее отвращение, так что им он вынес обвинительный приговор, а Букеру просто выписал штраф за нарушение общественного порядка. Однако Фелисити эта история привела в бешенство. Она долго орала, с возмущением спрашивая, с какой стати Букеру понадобилось лезть не в свое дело.

– Ты кем себя считаешь? Бэтменом? – выкрикивала она.

Букер пощупал пальцем коренной зуб, проверяя, не шатается ли он, а может, даже и сломан. По челюсти ему врезала кулаком как раз та наркоманка. У нее, кстати, сил оказалось гораздо больше, чем у мужа, и она как бешеная налетала на Букера.

– У этих подонков в машине был маленький ребенок! Девочка! – сказал он Фелисити.

– Ну и что? Это же не твой ребенок! И нечего было не в свое дело нос совать! – парировала она.

Букер не ответил и еще раз ощупал зубы, решив, что повреждения, в общем, незначительные, но сходить к дантисту все-таки придется.

Уже в автобусе, возвращаясь домой, оба понимали, что между ними все кончено, хоть и не сказали об этом ни слова. Фелисити продолжала ворчать и в квартире ругалась еще по крайней мере час, но, поскольку Букер отвечал ей свинцовым молчанием, в итоге умолкла и пошла принимать душ. Возможно, она надеялась, что Букер, как всегда, к ней присоединится, но он этого не сделал.

Послужной список Букера в качестве музыканта был весьма невелик – он всего один семестр и не слишком удачно проработал учителем музыки в средней школе; собственно, только туда его и брали, поскольку диплома о музыкальном образовании у него не было. Отсутствие нужных документов также послужило препятствием для участия в тех музыкальных конкурсах и прослушиваниях, которые его интересовали. Его талант трубача был вполне достоин внимания, но отнюдь не исключителен.

Удача улыбнулась ему именно тогда, когда это было более всего необходимо. Букера не без труда разыскала его сестра Кэрол и передала письмо из одной адвокатской конторы. Оказалось, что мистер Дрю умер и, ко всеобщему удивлению, включил в свое завещание не детей, а внуков, так что теперь Букеру предстояло разделить с братьями и сестрами немалое состояние старика, которым тот постоянно хвастался. Букер решил не думать о том, что лишь преступная алчность помогла его деду, владельцу и безжалостному эксплуататору трущоб, сколотить такую кругленькую сумму, и постарался убедить себя, что теперь дедовы деньги очищены его смертью. Это была неплохая мысль, и он успокоился. Букер получил возможность снять нормальное жилье, тихую комнату в спокойном районе, и продолжать играть либо на улице, либо в каких-нибудь захудалых клубах. Многие музыканты, не имея доступа к студиям, играли на перекрестках. И не за деньги – что, конечно, жаль, – а для практики, пробуя сыграть друг с другом на публике, хотя публика эта и не платила им ни гроша, а потому была нетребовательной и некритичной.

А потом наступил тот день, который навсегда изменил и самого Букера, и его музыку.

Букер прямо-таки онемел, так хороша была эта женщина. Открыв от изумления рот, он беззастенчиво уставился на нее, а она стояла у обочины и смеялась. Кожа у нее была невероятно темная, прямо-таки иссиня-черная, а одежда, наоборот, вся белая. Ее пышные волосы выглядели так, словно на голову ей уселся и уснул миллион черных бабочек. Она разговаривала с другой женщиной – у той была молочно-белая кожа, а на голове белокурые дреды. Возле них остановился роскошный лимузин, но обе женщины продолжали спокойно разговаривать, ожидая, когда шофер подойдет и распахнет перед ними дверцу. Букера несколько опечалило то, что лимузин увез темнокожую красавицу прочь, он тем не менее продолжал счастливо улыбаться, направляясь ко входу в подземку, где собирался играть вместе с приятелями-гитаристами Майклом и Фрименом. Но ни того, ни другого в условленном месте не оказалось, и только тогда Букер заметил, что, оказывается, идет дождь, довольно сильный, но ровный и теплый. Как ни странно, одновременно светило солнце, так что капли дождя, падавшие с нежно-голубых небес, вспыхивали, точно осколки хрусталя, и разбивались на тротуаре в светящуюся пыль. Постояв некоторое время в одиночестве под дождем, Букер решил все же немного поиграть на трубе, отлично понимая, что никто из прохожих не остановится, чтобы его послушать: все они, поспешно закрывая мокрые зонты, устремлялись вниз, к поездам. Но он был настолько потрясен красотой увиденной им темнокожей девушки, что, как только поднес к губам трубу, из нее полилась такая удивительная музыка, какой ему до сих пор никогда еще не доводилось исполнять. Низкие, чуть приглушенные ноты звучали протяжно, даже, пожалуй, слишком, и мелодия словно плыла сквозь светлые струи дождя.