Тони Моррисон - Боже, храни мое дитя

– Ну естественно! – В голосе Букера отчетливо слышались враждебность и презрение.

– Ты ведешь себя так, словно только ты в семье его по-настоящему любил, – продолжал отец. – Вряд ли Адаму это понравилось бы.

– Откуда тебе знать, что ему понравилось бы? – Слезы уже подступили к глазам, но Букер вполне успешно с ними справился.

Мистер Старберн поднялся с дивана.

– Ну что ж. В таком случае, я скажу, что именно не нравится мне. Мне не нравится, как ты ведешь себя у меня в доме. И если ты не намерен хотя бы держаться в рамках приличия, то убирайся вон.

– Ох! – прошептала миссис Старберн. – Не говори так!

Отец и сын смотрели друг на друга в упор, точно два вступивших в войну врага. Мистер Старберн сражение выиграл. И Букер ушел, решительно хлопнув дверью.

Пожалуй, было даже хорошо, что на него обрушился проливной дождь, стоило ему оказаться за порогом того дома, который он всю жизнь считал родным. Ежась под ливнем, Букер поднял воротник, втянул голову в плечи и теперь выглядел, точно незваный гость, который был бы благодарен, если б его приютили на ночь. Нахохлившись и прищурив глаза, Букер двинулся по Декатур-стрит, и мерзкая погода полностью соответствовала его мрачному настроению. Еще до стычки с Кэрол он попытался убедить родителей создать что-то вроде мемориала в честь Адама – например, учредить скромную стипендию его имени. Матери идея Букера пришлась по сердцу, но отец нахмурился и решительно возразил:

– Мы не можем попусту разбазаривать деньги, которые зарабатываем в поте лица, не жалея времени и сил, – сказал он. – И потом, те, кто любили Адама и до сих пор его помнят, вовсе не нуждаются в подобных мемориалах.

Так что почти с самого начала праздничного обеда Букер чувствовал ядовитую атмосферу недовольства, вызванного его предложением, и постепенно мрачнел. Причем не только из-за неудачного разговора с родителями. И Кэрол, и его младшие братья, Фейвор и Гудмен, тоже были им недовольны. Им казалось, что Букер хочет создать памятник, чуть ли не статую старшего брата поставить, умершего, когда они все трое были еще младенцами. То, что Букер понимал как верность семье, они восприняли как желание манипулировать ими, контролировать их действия и, возможно, как попытку перещеголять горе их отца. Неужели Букер считает, что имеет право командовать, если заработал два университетских диплома? – возмущались братья и сестра, осуждая Букера за высокомерие и излишнюю самоуверенность.

А уж когда Букер увидел, что творится в их с Адамом старой комнате, тонкие нити того неодобрения, которое он почувствовал, едва заговорив с родителями о мемориале, сплелись в толстый канат. Ему показалось диким подобное отношение к памяти Адама. Словно из семьи навсегда ушел не только Адам, но он сам, Букер. Так что, захлопнув за собой дверь родного дома и шагнув под проливной дождь, он сразу понял, что подобный исход был всего лишь несколько отложен, но совершенно неизбежен.

Фелисити сразу ответила: «О’кей, конечно», стоило Букеру спросить, нельзя ли ему какое-то время у нее перекантоваться, и он был ей очень благодарен за это, потому что своего жилья у него пока не было, а из аспирантского общежития он уже выписался. Возвращаясь на автобусе в университетский кампус, он вытащил старый номер журнала «Daedalus» [36], прихваченный с собой, погрузился в чтение и постарался отвлечься от бесконечного пережевывания грустных мыслей, вызванных разочарованием от встречи с родней. Впрочем, те же грустные мысли нахлынули с новой силой, когда в общежитии он зашел в свою прежнюю комнату и начал торопливо швырять в коробки остатки минувшей университетской жизни – рукописи, кроссовки, скомканную одежду, блокноты, журналы, – все подряд без разбору, за исключением обожаемой трубы. Наконец, решив, что буквально погряз в жалости к самому себе, несчастному и возмутительнейшим образом непонятому, он приостановил сборы и позвонил своей подружке Фелисити. Она работала в школе «на подмене», и их отношения с Букером продержались уже почти два года – прежде всего потому, что в течение довольно-таки продолжительных периодов времени они друг друга практически не видели. Фелисити вызывали на работу нерегулярно, в основном если внезапно заболел тот или иной учитель, и ей довольно часто приходилось ездить в весьма отдаленные районы. Так что Букер не испытывал особого смущения, спрашивая, может ли он ненадолго к ней переехать; оба прекрасно понимали, что речь идет всего лишь об одолжении и не имеет ничего общего с обязательствами. Дело было летом, а это означало, что Фелисити, скорее всего, довольно редко придется кого-то подменять в школе, так что они вполне спокойно смогут наслаждаться обществом друг друга, ничуть не ограничивая себя во времени: ходить в кино и в кафе, заниматься трейлраннингом [37]и вообще делать все, что им захочется.