Борис Иванов - За стенами города. Дезертир Ведерников

В одной группе парень торгует куском жмыха, в другой — стоит мужичок с кулечком конфет-подушечек обсосанного вида. У старика быстро разошелся столярный клей, Ведерников даже не успел разузнать его цены и на какой предмет он годится. Опустившийся мужчина без шапки, в драном ватнике хочет продать хлебную карточку — и недорого. Но брать боятся, потому что бывают фальшивые — немцы пачками сбрасывают их на город по ночам. Все карточки нужно регистрировать по месту жительства.

У стены дома торгуют дровами. Вязанки сложены на детских санях. У некоторых — настоящие березовые поленья, у других — обломки досок. Цена здесь твердая — семьдесят рублей сани. Хозяева обижаются, когда их спрашивают: «До дома повезете?».

Ведерников идет дальше. Под аркой дома барахолка: продаются валенки, пальто, рукавицы, костюмы, вязаные носки. Мальчик с матерью продают сочинения Генриха Сенкевича. Монгол — ручные часы. На стене пришпилено объявление: «В связи с отъездом срочно продаю мебель, богатую библиотеку и кухонные принадлежности». И рядом другое: «Супруги преклонных лет купят продукты питания или предложат взамен вещи. Продукты предлагать доброкачественные».

На ветру и морозе Ведерников простыл. Раздобыл две коробки спичек — и это все. Темнеет. Ветер усиливается. Узнал, что недалеко отсюда есть еще одна толкучка. Но им овладело безразличие. Колеблется. Внутренний голос: «Ты должен набраться терпения — и не возвращаться домой пустым». И «ты», спрятав нос в воротник, готов испытать судьбу.

Толкучка здесь действительно была, но ее разогнала милиция, — это сообщила ему старушка. Снег натоптан, видны одинокие фигурки людей — то, что от базарчика осталось. Ведерников наблюдает за красноармейцем в тонкой шинельке: он дважды прошел по одному и тому же маршруту. С ним заговорила старушка. Ведерников видит, как она указывает солдату на него. Задергалась мышца над коленной чашечкой. Стало жарко.

— Это тебе, друг, нужен сахар? — спрашивает солдат.

— Как вам сказать, — бормочет Ведерников, вглядываясь в лицо продавца.

— Здесь полкило, — солдат запускает руку за отворот шинели.

Их разговором заинтересовались две женщины, прячущиеся от ветра в проеме парадной дома.

— Давайте отойдем. Наверно, договоримся, — решил открыться Ведерников.

Они долго искали место, где могли бы закончить сделку.

— Сколько за сахар просите?

— Четыреста. Меньше нельзя. Вы знаете, сколько рядовой получает? У меня дома двое детей и жена больная.

— Из жиров что-нибудь есть?

— Не, жиров нет. Есть банка шпротов. А сколько ей цена — не буду врать, не знаю.

— А табак?

— Не. С табаком сами мучаемся.

За углом инженер отсчитал красноармейцу деньги за сахар и консервы.

— Слава богу, отделался, — повеселел солдат. — Знаете, как нам, бойцам, торговать — не положено и стыдно. Закури моего табачку.

Здесь же, за углом, покурили. Сумерки, мелкий снег, не слышно ни человеческих голосов, ни выстрелов. С расположением разглядывали друг друга, — друг от друга почти неотличимые своей незначительностью и затерянностью. Оба преступили чьи-то запреты, и потому утаились в городском закутке. Солдат сам начинает рассказывать, как там, на фронте:

— Я два дня как оттуда. Сидим напротив немца — утираемся. Он на горках, мы — на болоте, он граммофоны заводит, мы — вшей бьем. Но скажу… ждем… — солдат долго мучался, произнести или утаить имя, и утаил: — сам знаешь кого. Он говорит: «Здесь остановили фрица, отсюда и наступать начнем». — Красноармейцу нравится этот словесный оборот, ему кажется, раз оборот удачный, удачно пойдет и задуманное наступление. — Снаряды подвезут — и начнем… А сахарок, наверно, для детишек куплен? Отгадал?..

Солдат уходит. Ведерников смотрит ему вслед. Но солдаты останутся для него теми призраками приказов, которых надо опасаться.

Вернулся на место толкучки.

Две женщины как стояли, так и стоят, укрываясь от ветра у парадной дома. В полумраке их лиц почти не видно.

На толкучках все друг другу конкуренты:

— Что вам военный продал? — в вопросе слышна ревность.

— Можно я тут с вами постою? Чертов холод… Муку человек продал, — придумывает Ведерников.

— Я так и чувствовала — не так просто красноармеец здесь ходит. А ты, Фрося, испугалась. А у солдат такое же положение, как у нас. Наверно, и мой где-нибудь вот так ходит. За сколько он муку отдал?

— Сами знаете, почем сейчас мука, — ответил Ведерников, чувствуя, что кому-то подражает, и подражает неплохо.