Борис Иванов - За стенами города. Дезертир Ведерников

Полковник:

— Так что же вы, русские, празднуете в годовщину революции, которая ничего вам не дала?

Господин из симфонического оркестра ничего вразумительного сказать не может, и потому приходится вступать в разговор самому Ведерникову:

— Люди празднуют праздники, а не поводы к ним…

Он мог бы рассказать о православных праздниках в деревнях: народ объедается, напивается, ругается, дерется… и все это в честь святых: аскетов, отшельников, страдальцев-богомольцев…

«О! Вспомнил!!! Я доски видел на чердаке!»

В аптеке уличный холод. За прилавком мужчина в пальто.

— У вас есть капли валерьяны?.. А борный спирт?.. А йод?

— Я понимаю вас… Есть только йод, но он не на спирту. Возьмите свечи.

— Как, у вас есть свечки?

— Геморройные свечи. Они на парафине. Но больше одной коробки отпустить не могу.

— Две хотя бы!

— Хорошо, платите за две. Берут еще «сен-сен»… От дурного запаха изо рта.

— Почему берут?.. Секрет?..

— Они на сахарине.

— О!

— Но это маленькая коробочка…

Засунул приобретения в карман. Аптекарь, не делающий тайн из того, чем его аптека теперь торгует, Ведерникову понравился.

Прошло три недели. В гостиной стекла покрылись льдом. Мороз не меньше пятнадцати градусов. В квартире холодно несмотря на буржуйку.

Надел валенки, натянул на голову зимнюю шапку, уши опустил.

Возьмет на продажу и обмен муку третьего сорта, — она лишь для него крысиная, а для других вся одинаковая. Взять с собой деньги. Он не может питаться одной мукой и горохом. От домашних запасов осталось немного кофе, перец и соль. Да, еще кулек чечевицы неизвестного происхождения, он не может ее съесть просто так. В ее судьбе есть что-то таинственное.

…Все идет хорошо. Он уже на улице. Хорошо, что падает снег, — теплее. Вот дом, в бомбоубежище которого скрывался. А вот дом, в который попала бомба в тот вечер и погубила двух граждан. Дом оградили, — может рухнуть стена. Кто-то о таких вещах еще заботится.

Оживление у продовольственного магазина. Что-то дают. Ему нет до этого дела. У него сегодня своя трудная задача: ему нужен жир и сахар. И все же мимо очереди протиснулся в гастроном. Пальцами разминает губы, сглатывает слюну, — что-нибудь спросить ему трудно, привык разговаривать только с собой. По карточкам выдают соленые помидоры — и это все?! Ведерников не верит.

— А что-нибудь еще давать будут? — бурчит он в перчатку, обращаясь непонятно к кому.

От серых лиц, от помятых помидоров исходит состояние какой-то оцепенелости. И, не дожидаясь ответа, он выходит из магазина.

— Однако, господин полковник, кинотеатр работает. Этот фильм «Маскарад», — снят по пьесе нашего знаменитого поэта Лермонтова. Он замечательно перевел стихотворение вашего Гёте «Горные вершины спят во тьме ночной…». Наши дети учили его в школе. Продовольственные вопросы вас, разумеется, не беспокоят…

А мне нужны жиры и сахар. И папиросы. И спичек неплохо было бы купить пару коробок. Кстати, каждую спичку можно разделить на две части. Так делали на военных сборах: довольно идиотское, скажу, времяпрепровождение при идиотском снабжении. Хорошо запомнил одну фразу еврея-политрука: «Вы, будущие командиры, даже не предполагаете, какая мощь у армии, в которой вы будете служить!».

Ведерников издалека оглядел торговое скопление народа. Толкучка с того дня, как покупал на ней махорку, расширилась и сдвинулась, разделилась на несколько скоплений. Люди перемещались, но группировки сохранялись. Он понял, что каждая группа пасет пришедших с привлекательным товаром, но пока никто не согласился на запрашиваемую цену. Когда появляется новый человек, толчок оживляется.

Пара лиц шмыгала по всему сборищу, Ведерникову они показались подозрительными. Он выбрал группу, в которой не было мужчин.

— Что у вас? — спросила его дама в каракулевом полушубке, чем-то напомнившая ему Варвару.

Ведерников сообразил: криминальной тайной не является, что┬ человек хочет купить, но можно, вероятно, попасться на том, что продаешь.

— Я ищу жиры. И сахар.

— У этой женщины, — дама кивает на тихое существо с мешками под глазами, — есть пшено. Она просит сто пятьдесят рублей за стакан. Но никто ей не дает. Я бы сама купила за сто. Это же пшено! За двести рублей я могу купить полкило хлеба.

Женщина с пшеном:

— Так чего же вы тот хлеб не покупаете?.. То-то! Хорошо, я отдам пшено за сто двадцать — я дома детей одних оставила.

Дама колеблется. Тискает свой ридикюль. Наконец решилась. Но поздно. Другая опередила ее. Дама в каракулевом полушубке уходит. Ведерников заметил, как она на миг крепко зажмурила глаза.