— …О, зачем столько книг? Я не прочел и половину…
— Какую половину! И десятой части! А сколько оказались полезными? Одна тысячная?
— Много ненужных слов. И сам себе говорю ненужное…
— Вот эту половину и пусти на отопление…
— Пустые слова нужны только головному мозгу. Мозг — такая медуза, которая кормится словами.
— А кишечнику нужны жиры, углеводы…
— Не представляю, как бы мы жили, если бы в городе остались и Надя, и Костя… Получилось бы что-то невыносимое… Разве я не прав?!
— Прав, прав!
— Но такое невозможно по условию задачи — разве я мог бы скрываться дома, если бы и Надя, и Костя остались здесь…
— Ты давно бы гнил на дне какого-нибудь окопа.
— Это не худший вариант, но в том, что он дурацкий, сомнений нет.
— Интересно, где сейчас мой шофер-спаситель?
— Он-то выживет, если ему продолжает везти.
— Поневоле начнешь верить в Бога.
— В бога случая?
— В Бога, у которого ты любимчик.
— Богу нужно служить.
— Чем? В какой должности? И зачем? Что у меня есть такое, чего нет у Бога?!
— Я не хочу, чтобы мой Бог был для всех — для шпиономанов, гнусных старых дев, философов-дураков. Мне нужен Бог, который меня любит, любит ни за что. Только в юности можно верить в бога термодинамики и Гауса. Бог нужен только свой.
— То есть Бог, которого ты выбираешь, как шляпу?
— Возможно, возможно, мой оппонент!.. Именно так!
— А у Ефима Бог другой?
— Разве не так?
— Мы не должны сейчас с ним встречаться. Самые близкие люди сейчас самые опасные. Звучит некрасиво, но это так…
— Ну вот, нашлась и вата.
— Ты недооценил Надю.
— Это от ревности.
— Согласись, она без тебя не пропадет, и можешь не беспокоиться за Костика.
— Но что она может дать для его развития?
— О чем ты говоришь, война может продлиться, как мировая, — четыре года. Константина еще успеют мобилизовать в армию.
— Это твоя фантазия. Сейчас убивают в десять раз быстрее, чем двадцать пять лет назад. Уничтожат соответствующий процент мужского населения и начнут переговоры.
— А кто будет их вести? Фашисты с коммунистами?
— Война будет до тех пор, пока не с кем будет вести переговоры. Ты к этому времени умрешь.
— В тридцать шесть лет?.. Но когда и как?..
— Махорки, кстати, осталось на три закрутки — не больше!
— Зачем считать закрутки — «все в землю ляжем, все прахом будет»…
Окно в гостиной заделал фанерой изнутри. Для света и обзора четвертушку стекла оставил незакрытой. Как через амбразуру, видит улицу. Никогда в последнее время на тротуарах не было так многолюдно. В городе что-то происходит. Решил после завтрака выбраться из дома.
Осенило: ведь сегодня годовщина революции. Он мальчиком помнит, как на улицах ловили офицеров, бросали с мостов в каналы, как в первую зиму опустел город, ели конину, был тиф, грабежи.
Наверно, и немецкие батареи бьют по городу в честь праздника. Хорошо, что в его районе нет промышленных предприятий.
Старый петербургский мещанский район. Здесь строили доходные дома, открывали лавки. На той стороне улицы уже был кинематограф, правее — известный ресторан. А слева — публичный дом. За ним подвальная биллиардная и булочная Филиппова. Жили мелкие писатели, шулера, приказчики, чиновничья рать.
Потомки этого люда для артиллеристов Гитлера — не цель. Убить незнаменитого писателя, заведующего магазином, инженера-дезертира для расчетливых немцев — заниматься бессмысленной уборкой военного мусора…
Ведерников обдумывает: получают ли немцы консультации для выбора целей в городе от его старожилов? Сколько таких в захваченных пригородах?.. Хочет представить этих граждан. Это, наверно, тихие, воспитанные, индифферентные пожилые люди, пережившие революции и войны. Таких можно увидеть в составе оркестров, или среди продавцов ювелирных магазинов, или на гражданских панихидах сотрудников административных учреждений. Около немцев такие сейчас, без сомнения, водятся. Ведерников уже представляет, что одного из них зовут Владимир Касьянович, и с офицером он говорит по-немецки с ошибками и акцентом. Этот консультант и рассказал немцу о публичных домах и аптеках, кинематографе и биллиардной. О биллиардной этот тип мог бы не говорить, важно, что в этом районе, где живет Ведерников, нет ни заводов, ни больших казарм.
«Черт их знает, может быть, немецкий полковник не против шлепнуть и по кинотеатру, когда там идет фильм!»
«Но каков я! — теряю время на дискуссии с призраками».
Читать дальше