Борис Иванов - За стенами города. Дезертир Ведерников

Выжидание похоже на дремоту с открытыми глазами: большие уши и вытаращенные глаза, — это состояние засасывает.

Наконец спустился к своей квартире. В почтовом ящике лежало письмо. Еще раньше решил почту из ящика не вынимать. Закрыл за собой дверь. Прислушался. В комнатах стояла мертвая тишина. Только теперь его поход закончился.

Ясно, что полковник подвести снаряды не даст, но он не понимает, что «жизненное пространство» может стать величиной в несколько квадратных метров. Моя квартира — мой окоп, в котором я буду держаться.

Не снимая пальто, лег на тахту, натянул сверху одеяло. Лежал вверх лицом. Его трясло от холода, усталости и произошедшего. В глазницах собиралось что-то похожее на слезы. Со странной в его положении гордостью отрицал: «Это не слезы». Задремал. Стрельба зениток не мешала установиться в нем боли, которая останется с ним до конца.

В эту ночь температура воздуха в городе понизилась до тридцати одного градуса.

Заболел. Или изменился. Или постарел. Слабость и рассеянность. Не сосредоточиться. Под грудой одеял и пальто много спит. В его положении, может быть, самое правильное — не напоминать самому себе о себе. Он и все — все! — ошибались, когда воображали войну короткой, как пиф-паф. Большая война это и есть война, на которой люди долго и тяжело спят, долго курят, долго одеваются и недолго живут, — поэтому и не торопятся.

Под подушкой нащупывает спичечный коробок. Извлекает огонь. Ему не нужно вставать, чтобы разжечь печку. Рука с горящей спичкой дотягивается до печки — растопка и дрова уложены с вечера. Печка разгорается, блики огня пробегают по стенам, по потолку кухни. Печка гудит, начинает оживать труба. Наконец волны тепла касаются его лица. Начинают потрескивать простывшие обои.

Ему нужно десять минут, чтобы набрать на крыше снега. Он понял, почему водопровод больше не работает: замерзли трубы.

На печке греются чайник и сковородка. «Вот сейчас ему хорошо. Сейчас он радуется». Это в мыслях: будто читает о самом себе, что ему хорошо и что он радуется. На деле в мурашках на нечистой коже, в запахе сгорающего коленкорового переплета книги, послужившей растопкой, нет ничего хорошего и радостного.

Он живет, чтобы подкармливать себя, чтобы топить печку, чтобы спать, чтобы шло и уходило в ничто время войны.

Прошло еще две недели. В ящиках кухонного стола Ведерникову попался брусочек, высохший, съежившийся, похожий на точильный камень, но, возможно, принадлежащий к чему-то съестному. Опустил его в теплую воду, размял, понюхал — дрожжи. Чуть добавил муки и поставил возле буржуйки в тепло. Мутная жижица была мертва. На ночь миску стал укрывать старыми кофтами, ставить в постели под ноги и одеяла. А утром снова устраивал возле печки. На третий или четвертый день, осматривая и обнюхивая серенькую ноздреватую массу, обнаружил: дрожжевые бактерии размножились. Кисловатый запах напомнил прежние праздники жизни. Бактерии и были самой жизнью. Они воскресли, как пасхальный Бог. Они представились Ведерникову похожими на бодрых кучеров, помахивающих своими жгутиками-кнутиками, покрикивающих басистыми пивными голосами. Если бы у него был микроскоп, он бы попытался разглядеть их лица.

Дрожжевая история привила жизни инженера новый порядок. Рабочий день начинался с наступлением ночи: подходил к двери, прислушивался, открывал дверь и прислушивался снова.

Теперь лампочки на лестнице не горели, а дежурные не сидели на чердаке, — проводили время у печки в конторе управдома. Поднимались на чердак лишь при объявлении тревоги.

Свои действия Ведерников продумал до мелочей. Не будет выходить на чердак во время тревог и в ясные лунные ночи; будет выбирать для работы там самые темные углы и не допускать шума; не оставаться на чердаке ни одной лишней минуты.

На дрова выпиливал доски, на которые уложена кровля. Самое трудное — вытащить в пролете первую доску. Работает ножом, стамеской и клещами. Когда первая доска вытащена, можно пустить в ход ножовку по металлу. Получается почти бесшумно. Даже по шлаку научился ходить, как привидение. За два часа удается вытащить две или три доски. Все зависит от сучков в древесине. Свежие распилы замазывает грязью.

Потом доски перепиливает на короткие отрезки. Обычно получается две-три хорошие вязанки. Вязанки подносит к выходу из чердака. И начинается самое опасное. Нужно спуститься по лестнице к двери, открыть квартиру, выложить инструменты, затем занести вязанки.