Атанас Мандаджиев - Старт

Он шагает. В шаге лучше, полнее всего выражает себя человек, в движении!

Воображение уносит его далеко от больницы.

Первое восхождение на протезах. Он двигается медленно. Он еще не привык. Он тратит слишком много сил. Лицо его оросил мученический пот. Он поднимает глаза. Взгляд утопает в бездонной дали.

Беловолосые хребты неутомимо вздымают над собой небосвод.

Сельский мальчик с пестрой сумкой через плечо возвращается из школы. В руке у него — голубой блокнот. Суеверный приостанавливается. Глубоко вдыхает всей грудью. Горы наполняют его своей необъятностью.

— Ты что рисуешь? Дай-ка поглядеть!

У мальчика прядка нависает на глаза. Он неохотно подает блокнот. Суеверный раскрывает. Его собственный детский рисунок. Когда-то и он так рисовал, прикусив язык от старания.

Белая бумага, зубчатая линия. Детское представление о горах, словно прыжок прямо к солнцу.

— Отлично рисуешь!

Мальчик замечает костыль и робко советует:

— Здесь круто! Там есть хорошая дорожка!

— Нет, я должен здесь!

— Почему?

Умные, любознательные глаза сияют на лице маленького горца.

— Знаешь, был такой знаменитый альпинист, Тенцинг Норгэй. И вот однажды его спросили, почему он поднялся на самую высокую гору в мире — на Эверест. А он был такой же горец, как ты! И он ответил: «Потому, что Эверест существует!»

Мальчик поднимает глаза к вершине. Детские удивленные глаза. Вереница вершин несет на своих могучих плечах облачную высь.

Шаги на снегу, протезы, костыль… Куда ведет эта дорога?..

В горы? Но куда? Ввысь или в пропасть?

Шаги на снегу. Планета обитаема.

Шаги зовут нас продолжить путь…

Перевела Фаина Гримберг.

Кирил Топалов

БЯГАЙ… ОБИЧАМ ТЕ!

© София, «Народна младеж», 1976

СПРОСОНОК СЛЫШУ — ТЕЛЕФОН!

Раз! — одним прыжком выпрыгиваю из постели… Два! — мчусь в прихожую… Три! — на пороге сталкиваюсь с бабушкой… Уф! — наконец-то: хватаю трубку… Бац! — заело.. Трясу аппарат…

Алло! Алло!

Частые гудки… На пороге бабушка собирает раскиданное белье в таз и ворчит. Просыпаюсь окончательно.

— Баб, телефон звонил?

— Черти у тебя в башке трезвонят! — сердится она, распрямляется и уносит свой таз. — Парню в армию скоро! — доносится с балкона старушечья воркотня, — а все еще дурака валяет. Носится как сумасшедший…

Ну, во-первых, до армии мне еще два года; во-вторых, может, еще и всеобщее и полное разоружение объявят о всем мире, а в-третьих, представляю себе отчетливо бабушкин отчаянный рев, когда меня будут в армию провожать… Но с моей бабушкой спорить почти так же бессмысленно, как и со мной; поэтому кручу пальцем у виска и ору посильнее, чтобы она там, на балконе, слышала:

— У меня наследственность плохая!

Так! Теперь с размаха опускаю трубку — маленькая дежурная месть и бабушке и ее допотопному аппарату, с которым она никак не желает расставаться… Значит, не звонил никто. Может, приснилось? Тем более со мной вообще-то бывает — вдруг ночью во сне усядусь на постели и целую речь закачу. Наши, конечно, сразу — ушки на макушке, вопросики разные задают, а знай себе отвечаю, и уж куда честней, чем наяву; так что даже на родительские собрания им незачем ходить. Но однажды я все-таки отомстил. Начинают они свой допрос, а я притворился, будто сплю, и заявил, что мы с моим дружком Ангелом решили угнать машину, одну из тех, которые возле нашей многоэтажки припаркованы, а всем остальным легковушкам — шины проколоть. Папка целую народную дружину поднял на ноги, а я себе спал без задних ног — и хоть бы хны!

В общем-то меня этот мой сомнамбулизм не так уж и угнетает. Ну, сознаюсь, по какому предмету срезался, какой фильм «до шестнадцати» посмотрел (теперь-то мне уже шестнадцать). Раз только завалился с хиповой лексикой, бабушка обозвала ее «воровскими словечками» — умора! Но с некоторых пор завелась у меня серьезная тайна. Наверняка догадались вы, в чем дело… Ну да, Светла… Они из Шумена переехали в Софию… Адски задается девица… И не без причин — адски умна и столь же адски красива. Короче — полный ад.

— Пей молоко, пока теплое! — кричит бабушка с балкона. Вхожу в ванную: горсть воды — в лицо, пара горстей — на грудь. Как есть в одних тренировочных трусах бегу на кухню. Молоко горячее — жуть! Привычно наливаю стакан. Надо бы сахару… И вдруг до меня доходит, что ничего-то мне неохота. Удивительно, прежде такого не замечалось. Я ведь уже два с половиной года боксирую в юношеской секции «Спартака», даже я чемпион в общем-то, а если не подзарядишься как следует, живо тебя на лопатки положат. А теперь вот ни есть, ни пить не хочется. Что-то напряглось внутри, как перед матчем, и хочется подраться и броситься бежать, а главное — хочется говорить, говорить… Подраться с кем угодно, бежать куда глаза глядят, а говорить… говорить со Светлой. Вчера она обещала, что сегодня утром позвонит насчет математики. Да уж какая там математика! Просто по телефону легче объясняться. Например, вдруг она сейчас звонит и вместо сахарницы у меня в руке трубка, что я предприму? Прежде всего приму соответствующую позу — вот! Потом зажигаем окурок (папкин, разумеется) — пух-пух (и ни малейшего кашля!). Отпиваем немного виски (надо положить в молоко лед из холодильника). А теперь — прошу! Добро пожаловать, Светла! Дзинь!