Атанас Мандаджиев - Старт

Входит Ананиев-Плетнев, девятый «а» — на ногах, я слегка приподымаюсь, продолжаю лихорадочно писать. Гурий Плетнев останавливается прямо напротив среднего ряда, мы все ему где-то по грудь, он грохочет с высоты своего роста:

— Добрый день!

— Добрый день, товарищ учитель! — отвечает хор, но вместо «садитесь!» с приоблачных высот комнаты доносится раздраженное и настойчивое:

— Добрый день, Коцо!

Весь состав девятого «а» моментально обращает ко мне ухмыляющиеся лица, я вскакиваю, как пружина, молниеносно захлопываю Светлину тетрадку и решительным голосом обреченного геройски выдаю:

— Добрый день, товарищ Ананиев.

Он уперся взглядом в меня, губы устрашающе сжаты, вот он шумно втягивает носом воздух, полтора шага — и он уже за кафедрой. Вынимает классный журнал. Обмершая Зарка называет отсутствующих, а я в это время возвращаю тетрадку Светле. И в тот же самый миг встречаю взгляд учителя, взгляд, от которого ничто не может укрыться… Все!.. Я уже понял, какая судьба ожидает меня… Ангел поспешно раскрывает учебник на нужной странице, чтобы я хотя бы успел прочесть теорему, но Зарка уже уселась на свое место и смотрит на меня ужас как сочувственно. Знаю, Зарка, знаю. Если бы можно было, ты непременно вышла бы ради меня к доске. Ты ведь все время ищешь повод заговорить со мной, помочь мне в чем-то, но я-то все понимаю: тебе ужасно хочется, чтобы на моем месте был Ангел… Обращаешь на меня всю свою нежность, предназначенную ему, он тоже все понимает и — хоть бы что… Какая-то ты неуверенная, и, подумать только, из-за этих двух передних зубов, которые чуть больше, чем должны быть. Когда ты отвечаешь урок, то прикладываешь к губам палец или кончик косы и делаешься такой милой… Когда-нибудь я тебе скажу, что ты с этими зубиками и со своим чудесным лицом похожа на Бриджит Бардо, особенно когда распускаешь по плечам свои светлые волосы…

— Коцо! — гремит с кафедры. — К доске!

В сущности, нет смысла идти. Он даст мне самое трудное, а если и нетрудное, все равно я не справлюсь. Зачем выставлять себя на посмешище? Светла подумает: вот, все этому типу объяснила, дала списать, а он… Нет, должно быть, он безнадежно глуп… С математикой у нее, конечно, не так хорошо, как с литературой, но в общем неплохо. Ангел смотрит на меня с тревогой. Если я выйду к доске, есть хоть какой-то минимальный шанс, а так — двойка мне обеспечена. Через неделю республиканские соревнования, выправлять оценки некогда, снова придется братцу Миле тащиться в школу…

Светла оборачивается и заговорщически шепчет:

— Иди, мы тебе подскажем.

Невероятно! Наверное, это мне просто снится! Светла, комсомольский секретарь, по десять собраний в год посвящает дисциплине, и она мне будет подсказывать! А какой же сейчас урок? География? Болгарский? Химия? А да, тригонометрия… «Светла! — хочется выкрикнуть мне. — Обернись еще раз и повтори то же самое, и до лампочки мне Гурий Плетнев, республиканские соревнования…» Резко встаю, случайно толкая чью-то сумку. Снова чувствую, как кто-то другой вместо меня растерянно нагибается, поднимает моей рукой сумку, вот прислонил к парте, но злополучная сумка вновь падает. Мои глаза встречают взгляд Светлы, отправляюсь к доске. А там палач уже приводит эшафот в порядок. Вспахивает огромной лапой черное поле, клубятся меловые облака… На меня он не обращает никакого внимания — знает, что перед соревнованиями я не откажусь, выйду — была не была! Да только не знает, что сама Светла собралась мне подсказывать и что мне хочется запеть песню о Стояне Гайдуке — мы учили по народному творчеству: хотел человек и перед виселицей быть красивым, чтобы рубаха белела и кудри вились…

— Ты ведь вроде любишь задачки на построение, вот и поглядим, как ты решишь эту… — Великан победоносно сходит с уже готового эшафота, стряхнув мел с ладоней. Что? Эшафот? Ах ты, Гурий Плетнев! Я на смерть иду ради Светлы, а он вздумал пугать меня своими глупыми альфами-бетами и синусами-косинусами… А ну, подавай их сюда!

Видели вы, как Гай Юлий Цезарь поднимается на трибуну, чтобы произнести речь? Если не видели, — смотрите! Жалкий Рубикон перейден, и Константин Великий Любомиров стоит лицом к черной доске, руки на поясе, спиной к целому миру (за исключением Светлы). На расстоянии полуметра от глаз Константина — треугольники, углы, альфы, беты и прочие знаки глубин и высот человеческого познания. Собранные, вычисленные, соотнесенные с точно определенными математическими законами. А ты, Константин, вне законов, и ты пропал! А чтобы не оказаться вне законов, надо знать их. Простая истина! Странно только, что не все укладывается в законные рамки. В иных случаях, кажется, действует полное беззаконие. Например, Светла вдруг решила мне подсказывать. Или тот несчастный телефонный разговор. Или мой двойник, который такие номера откалывает, такие глупости устраивает от моего имени! Ну ладно, хватит! В конце концов, человеку не может быть всегда все понятно…