Александр Проханов - Надпись

Он был счастлив, что замысел его удался. Что ими отвоевана у города эта крохотная комната, где их не настигнут люди, телефонные звонки, следящие глаза, угрызения совести, подстерегающие всюду опасности. Они перехитрили город, укрывшись в этой тесной комнатушке, как в каюте парохода, который отчалил от пристани и поплыл, оставляя позади очертания знакомых домов, лица провожающих. За окном потянулись незнакомые берега, чудесные рощи, церквушки на зеленых холмах, окружая их необременительной красотой.

- Здесь нет телефона, почтового ящика, номера на фасаде? Нас не могут найти?

Они были невидимы для города. Среди его многолюдья, наполненных автомобилями проспектов, среди строек, транспарантов, требовательных и назойливых лозунгов они словно выпали из времени. Провалились сквозь время в другую, миновавшую жизнь, а нынешнее время сомкнулось и сделало их невидимыми. Они жили среди мещанских домишек, купеческих лабазов и лавок, церковных подворий. Мимо их окон стучали экипажи, скрипели телеги, покрикивали возницы, тянулись в церковь богомольные прихожане, торопились на службу усердные чиновники, и румяная купчиха в цветастом платке возвращалась из бани, окутанная сдобным душистым паром.

В этом малом драгоценном пространстве она принадлежала ему безраздельно. Была доступна, желанна, сию секунду он мог ею насладиться. Но, предвкушая наслаждение, он не торопил его. Смотрел на спинку стула, куда она повесит платье, кинет прозрачное невесомое белье. На выключатель в стене, к которому протянется его рука. На самаркандское глазурованное блюдо, в котором, когда погаснет свет, загорится льдистая зеленая капля.

- Отметим новоселье. Я приготовлю ужин, - сказал он, чувствуя, как нежилая комната наполняется духами их живого присутствия.

Она сидела на кровати, наблюдая, как он священнодействует, а он и впрямь все свои движения и хлопоты истолковывал как языческий обряд новоселья, заселяя новое жилище духами мира и благоденствия.

Развел камин, запалив сухие смолистые доски, наполнив закопченное жерло скачущими языками, сочным треском, вкусным кудрявым дымом. Тепло неохотно и медленно пробивалось в сырую трубу, дым сочился в комнату, селился в углах, покуда не зашумело обильное горячее пламя. Улетело в горловину, наполняя дымоход сладким гулом и рокотом. И это значило, что он возжег священный домашний очаг.

Брал из миски красно-коричневые ломти мяса, протыкал остриями, нанизывал на шампуры, не забывая прокладывать куски пластинками лука. Клал тяжелые грозди на каминную решетку, помещая в летучий желтый огонь. Видел, как мясо смуглеет, шипит, выпрыскивая огненные струйки. Начинает благоухать, насыщая комнату духом жертвенного тельца, пронзенного ритуальными пиками. И это означало, что тельцы, овны и прочие жертвенные животные принесены на алтарь благосклонного, охраняющего дом божества.

Вынул из огня и разместил на столе шампуры. За неимением бокалов наполнил красным вином две высокие фарфоровые чашки. Это были жертвенные сосуды, священные чаши, в которые божество излило свою мудрость, всеведение и благое знание, передавая обитателям нового дома.

- Трапеза готова. Приглашаю вкусить яств и плодов земных. - Коробейников любовался простым убранством стола, напоминавшего алтарь, над которым витали благосклонные, принявшие жертву духи. - Прошу к столу.

Ели, запивали из чашек вином. Он смотрел на нее, и все в ней нравилось ему, волновало, казалось замечательным. И то, как сильно и молодо вонзаются в мясо ее белые, влажные зубы и она наклоняет голову, помогая себе этими сильными звериными движениями. И то, как погружаются в вино ее губы, и после глотка на них остаются черно-красные винные капли. И то, как ее красивые, сильные пальцы, испачканные мясным соком, сжимают металлический шампур. Каждое ее движение, звук, любое, самое физиологическое, проявление казались прекрасными, пленяли, вызывали обожание.

Она подняла чашку. Готовилась говорить, глядя длинными глазами, в которых отражалось множество световых оттенков. Малиновый - от вина. Зеленоватый - от самаркандского глазурованного блюда. Золотистый - от горящего в камине огня. Нежно-голубой, блистающий, - природный цвет ее глаз. Опьянев, он чувствовал, как оба они спрятаны, укрыты в другом пространстве и времени. Недосягаемы для всех, кто мог бы им помешать. Затеряны среди стародавней Москвы в ее подворьях, монастырях и базарах, будто вошли в картину Кустодиева, и их занавесил огромный цветастый платок.