Александр Проханов - Надпись

- Хотела бы я поглядеть, как ты юношей бродишь по этим улицам. Ты бы меня заметил, одарил своим взглядом.

Он не ответил, благодарный за восхитительное звучание неповторимого, с переливами, голоса, который звучит для него в этой краткосрочной, таинственной жизни, где было им суждено повидаться.

Вышли на Божедомку с просторными ампирными корпусами чахоточных клиник, где в белых колоннах желтым больничным светом горели высокие окна. Чернели корявые деревья. В мокром стылом сумраке стеклянно блестел под дождем памятник Достоевскому. Болезненно сутулый, с голым плечом, в больничном халате и шлепанцах, выбежал под дождь из этих корпусов, чтобы им показаться, перед тем как его настигнут и снова уведут санитары.

Театр Советской Армии казался огромной морской звездой, оставшейся посреди Москвы после потопа. Зацепился пятью щупальцами за крыши соседних домов, сочился влагой, источал запах морского дна, йода, рыбьей молоки. Над ним в ночной синеве в луче прожектора трепетал алый, ветреный, стучащий полотнищем флаг.

Они шли под колоннами в сыром сквозняке. В высоких капителях дремали замерзшие голуби.

- Если бы мы познакомились тогда, в твоей юности, то к сегодняшнему дню уже наверняка бы расстались. И я бы не шла с тобой под этой угрюмой мертвенной колоннадой, ты не обнимал бы меня.

Он опять ничего не ответил, завороженный драгоценным, посетившим его всеведением - о чуде их появления в мире и неизбежности их ухода, навсегда, невозвратно, отчего - не боль, не бессилье, а сладостное недоумение, непонимание этого загадочного и чудесного таинства.

Площадь Коммуны казалась сверкающей каруселью, где каждый несущийся по кругу огонь оставлял блистающий след. Стройный, с тонкими линиями, дворец выглядел так, словно в нем длился нескончаемый бал. Из окон доносилась музыка духового оркестра, старинные пушки у входа на высоких колесах казались вылитыми из стекла, из дверей появлялись разгоряченные танцами и шампанским генералы, к ним подкатывали черные автомобили, мелькала алая генеральская подкладка, и машины уносили красавцев военных в дождливый холодный блеск.

- Эти румяные генералы, этот вечер и вкусный холод чем-то напоминают корзину краснобоких осенних яблок, крепких, глянцевитых, - произнесла она, любуясь дворцом.

Он не ответил. Этот дворец, эти пушки на высоких лафетах, мелькнувший у подъезда генерал, ее неожиданный красочный образ были для того, чтобы он острее ощутил бесценную неповторимость мгновений. Хрупкий, посекундно исчезающий мир, куда по чьей-то милости его ненадолго ввели, чтобы через мгновенье бесследно убрать. И нет ни ропота, ни протеста, а лишь недоумение, любование великолепием вечерней Москвы.

Они шли по бульвару, среди высоких просторных деревьев, напоминавших сросшимися кронами пустынный собор. В этом безлюдном соборе, как единственный его обитатель, стоял памятник маршалу Толбухину. Черно-блестящий, отчужденный, не принадлежащий этому времени, покинутый полками и армиями, с немецким осколком в груди.

- Куда мы идем? - спросила она, когда они свернули с бульвара и стали подыматься по косой улочке, среди разномастных домишек. - Закоулки, где ты искал свою первую любовь?

Он подвел ее к особнячку с лепниной из грифонов и дев. Остановился перед дубовой обшарпанной дверью. Извлек из кармана большой ключ с рукояткой в виде кольца.

- Это что такое? Откуда ключ? - изумилась она.

- От райских врат, - ответил он, погружая ключ в скважину, прозвеневшую печально, как старинный сундук. И этот звук был послан из бесконечных далей, где кто-то напоминал ему о краткосрочном пребывании в мире, о драгоценности неповторимых мгновений.

Но когда они переступили порог и зажгли свет, чувство хрупкого, как паутинка, времени сменилось ощущением крохотного, как молекула, пространства, выделенного для них из бесконечной Вселенной. Из громадных бескрайних пространств, из всех миров и галактик, отданных только им, как малая суверенная страна с непреодолимыми границами, с неприкосновенной территорией, где властвовали только они.

- Боже мой, что это? - Она изумленно оглядывалась, уже вступая во владение этим малым пространством, обживая его. Повернулась на каблуках, раздувая полы плаща, сообщая кружение недвижному воздуху. Протянула руку и коснулась висевшего на стене азиатского блюда. Слегка передвинула стул, будто убеждалась в его материальности. Уселась на кровать, отчего по накидке разбежались мягкие складки. - Ты это придумал? Какая умница!