«Итак, поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов».
Первая Книга Царств. Гл. 8, стих 5
Егo имя — Илларион Васильевич Булаев — редко употреблялось среди кремлевских чиновников, вездесущих журналистов, велечивых политологов. Заменой ему служило устойчивое прозвище — Виртуоз. Произносимое без насмешки, с оттенком восхищения, тайной завистью и потаенным страхом, оно возникало на устах каждый раз, когда он появлялся в собраниях. Его круглые кошачьи глаза с зеленоватым отливом загорались наивной радостью, начинали вдохновенно сиять. И вдруг становились хищными и жестокими, с рыжей искрой, беспощадно выбирали жертву, которая трепетала, готовясь погибнуть. Но в следующее мгновение глаза, на нее устремленные, наполнялись фиолетовой тьмой, и было невозможно понять, видят ли они перед собой мир, или отражают открывшуюся чернильную бездну. Его рот был подвижен и свеж, словно только что вкусил гранатовый сок. Брови пушистые, нежные, почти девичьи, великолепно осеняли большой белый лоб, абсолютно гладкий, без следов мучительных раздумий и душевных переживаний, словно открытия, которыми он блистал, были дарованы ему, как откровения свыше, не требовали затрат ума и духа. Его гибкое тело, облаченное в элегантный костюм, двигалось с грацией и плавностью бального танцора, будто он слышал неведомую другим музыку, и она определяла его жесты, выражение лица, внезапные появления и исчезновении. Его можно было назвать красавцем, если бы среди овального, правильного лица не чудился едва различимый второй центр, относительно которого вот-вот начнут смещаться оси симметрии, превращая писаного красавца в отвратительное исчадие. Он был Виртуоз по части изощренных политических комбинаций, к которым прибегала власть для своего балансирования и сохранения. Был закулисным кремлевским маэстро, в услугах которого нуждались все три Президента России, сменявшие друг друга в малахитовом кабинете Кремля. Многие приписывали ему тайное знание, с помощью которого он управлял громадной лавиной событий, выстраивая ее в нужном для Кремля направлении. Одни, склонные к мистике, называли его демиургом. Другие считали, что он, а не кремлевские правители, является истинным обладателем власти. Третьи, самые экстравагантные, полагали, что такие, как Виртуоз, с помощью магических технологий, управляют не просто политикой, но и самой историей. Виртуоз знал эти о себе мнения. Иногда отшучивался. Иной же раз не опровергал, и глаза его, устремленные на собеседника, дружелюбно и наивно сиявшие, вдруг наполнялись кромешной чернильной мглой.
Он проводил свой очередной день в череде посещений и встреч, уделяя каждой толику своего драгоценного времени в той степени, в какой встреча способствовала текущей политической интриге. Посетил собрание активистов молодежной организации, которую сам же и создал, — пестовал провинциальных неотесанных увальней, присылая к ним элитных лекторов по истории и политологии, «притравливал» на пикетах и митингах, науськивая на либеральных соперников, приучал к уличным схваткам, собирая на концертах и творческих вечерах, где исполнялись «песни атаки». Именно одну из таких песен, сочиненную на его собственные стихи, он с интересом и веселой снисходительностью прослушал в концертном зале. Ансамбль старательных певцов под гитары и синтезаторы, страстно, с аффектацией, возглашал:
Мы — всадники Вселенной,
Живем мечтой нетленной.
Мы — конница стальная.
С дороги, чернь больная!
В лучах звезды железной
Мы пролетим над бездной.
В баре гостиницы «Мариотт» он выпил коктейль с руководителем одного из телевизионных каналов. Муравин, знаток виртуальных технологий, был мягкий, вальяжный бонвиван, исполненный барственного благодушия. Виртуоз попросил его вставить в сетку программ фильм о Византии, в котором проводилась параллель между древней православной империей и сегодняшним Государством Российским. Сравнивались роковые причины, погубившие цветущее царство с угрозами, нависшими над нынешней Россией.
— Это очень сильный и своевременный жест Православной церкви, — говорил Виртуоз, отталкивая трубочкой ягоду вишни в коктейле. — Я поздравил митрополита Арсения с этой политической и идеологической удачей. Сильный, изящный жест.
— На нашем канале, как вы могли заметить, церковь жестикулирует все энергичней. Мы отодвигаем другие программы, чтобы цорковный жест ненароком не задел какого-нибудь назойливого юмориста.
Читать дальше