Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Прежний весёлый кураж Наташи, привлекавший к ней самых разных людей, напрочь испарился, а новый, связанный исключительно с художественными впечатлениями Парижа и Ленинграда, не подошёл для общения с будущими экономистами. Престарелая с точки зрения семнадцатилетних юнцов провинциалка своими восторгами по поводу вернисажей и театральных премьер вызывала у питерских студентов лишь плохо скрываемые насмешки. Да и Наташе было скучно с новыми однокурсниками. Молодые ленинградцы могли хоть каждый день ходить в Эрмитаж, впитывать роскошь его собраний, но они не появлялись там с детства, когда педагоги или родители приводили их в музей за руку. Её бывшие однокашники-архитекторы из провинции по нескольку раз в год ночным поездом, на верхних боковушках мчались в Москву, чтобы днём походить по музеям, побродить по городу, и не тупо фланировать, а целенаправленно: осматривать архитектурные объекты, чтобы потом в ночь возвращаться в свой город. Загряжские студенты могли часами обсуждать творческие приёмы Феллини, или поэтику Уитмена, а здесь, в культурной столице, будущие экономисты сочли бы это чудачеством, обусловленным провинциальной скукой.

Наташа кожей ощущала свою отдельность от людей, и понимала, откуда она взялась. В семьдесят первом, срываясь к тётке в Сочи, она сделала неверный шаг, и выпала из течения жизни. В ранней молодости кажется, что можно исправить всё, что накуролесишь, а с возрастом приходит горькое осознание, что исправить нельзя почти ничего. И тут этот мужик в электричке: «Кто ты такая есть?». «И, правда, кто я такая есть? — размышляла она безо всякого намёка на внутренний ответ. — Уж точно, не весёлая и открытая миру Наташка Василевская. А кто же тогда? И куда подевалась я прежняя?».

Она стала избегать зеркал — на неё смотрела оттуда незнакомая молодая женщина. Ей стало неуютно в доме одной: чудилось, что где-то рядом та, которая отражалась в зеркалах вместо неё. Не умея справиться с нарастающей тревогой, она позвонила доктору Роша, и спросила, нельзя ли провести столько, сколько понадобиться дополнительных операций с тем, чтобы вернуть лицо, которое теперь осталось только на фотографиях. Средства для операций она рассчитывала раздобыть, продав оставшиеся бабушкины изумруды.

— К сожалению, это невозможно, мадам, во всяком случае, в ближайшие годы, — даже по телефону ощущалось, что доктор огорчён настроением пациентки. — Поверьте, Натали, ваше лицо почти не изменилось, и вы уже скоро привыкнете к незначительным переменам в своём облике. Сейчас вы испытываете некоторый психологический дискомфорт — это случается при пластике лица — но вы нуждаетесь не в операциях, а в помощи хорошего психолога. А я жду вашего появления в клинике в оговоренные сроки.

Однако Наташа чувствовала, вернее, она определённо знала: психолог ей не поможет. Тут другое.

Она нередко приезжала к деду в Загряжск, бывало, подолгу жила там, но ни с кем из знакомых ни разу не пересекалась. Стоило ей надеть очки с дымчатыми стёклами, гладко зачесать волосы, и она со своим «подправленным» лицом становилась неузнаваемой. Наташе не то, чтобы нравилось быть невидимкой, так она чувствовала себя более защищённой. Но сейчас ей было необходимо поговорить с кем-то из людей, хорошо знавших её раньше. Старательно перебирая в памяти имена и лица из прошлого, она убедилась в том, что на свете существует только один человек, которому она сможет довериться, и который, возможно, сумеет ей помочь — Юля Астахова.

Эта чета только звалась Мунцами, на самом деле Мунц был один — Герман, а его жена предпочла оставить себе девичью фамилию. Объяснение на этот счёт Юля дала маловразумительное: какая, мол, разница, если все будут знать её не по настоящей фамилии, а по журналистскому псевдониму «Логинова». Юля Астахова была единственным человеком в Загряжске, с кем Наташа решила встретиться, как только избавилась от обезображивающих рубцов.

Выглядела Наташа тогда, по самой мягкой оценке, так себе, но её это не останавливало, Юлиных взглядов она не боялась. Приехав к деду после очередного курса лечения в парижской клинике эстетической медицины доктора Роша, она через телефонную справочную принялась разыскивать домашний телефон Германа Мунца. Такого абонента в телефонных анналах не оказалось, но зато там значилась Юлия Павловна Астахова. Данное обстоятельство смущало: насколько ей было известно, номер телефона обычно записывается на мужчину, главу семьи.