Анна Эрде - Железная дорога

Времени на подготовку не оставалось, я была захвачена врасплох Надиной готовностью мчаться ко мне на всех парах, но успела сделать всё, что посчитала необходимым для такого случая. Я предупредила Доброго Дядю о появлении сестры, что означало: в ближайшие дни он не должен у меня показываться. Мой институтский приятель Филя был мобилизован на роль мужа и гостеприимного хозяина дома. Чтобы Марина, Филькина жена, не взревновала, по разработанному мной сценарию «муж», уезжал в командировку почти сразу же, как Надя войдет в квартиру. В качестве реквизита посреди прихожей был выставлен «мужнин» чемодан, набитый старыми журналами.

Возможно, не стоило устраивать спектакль, а нужно было прямо, без затей, рассказать своей единственной, и, как неожиданно выяснилось, любящей, сестре всю правду: сын у меня от женатого мужика, который охотно признал свое отцовство, взял на себя ответственность за ребенка, но свою законную семью оставлять не собирается. Вот, и ничего страшного, так и надо было сказать. Ну, посокрушалась бы моя родня, что все не слишком благопристойно, выразила что-нибудь такое, что царапнуло бы меня. Что еще? А хоть бы и ничего больше! Мне этой «деликатной» и вполне предсказуемой реакции хватило бы, чтобы согнуться и, возможно, никогда больше не разогнуться.

Да и не думала я тогда, что наступит время, когда мне от родных понадобится что-то ещё кроме ласковой улыбки для Алешки.

Не зря, получается, родители считали меня патологической лгуньей, наступило все-таки время, когда это качество во мне проявилось, а они зрили в корень, поставили правильный диагноз ещё в те времена, когда моя лживость пребывала в латентном состоянии. Впрочем, история с командировкой мужа и чемоданом в прихожей всё-таки вышла мне боком, но позже. А тогда, благодаря невинному, в общем-то, обману, у меня случился-таки въезд в родной город на белом коне.

Мизансцена встречи сестёр, не видевших друг друга восемь лет, расписанная в заготовленном мной сценарии, была сбита с самого появления Нади. Филя в домашнем халате Дидана вышел в прихожую с представительской миссией и увидел нас, плачущих в объятиях друг друга. Так как его появления никто не замечал, Филя молча удалился в комнату, переоделся в «штатское» и вышел уже со словами:

— Так вот вы какая, Надюша! Рад, сердечно познакомиться. — Он пожал протянутую Надей руку. — Юрий.

Я едва смогла скрыть удивление: имя мужа мы не оговаривали — выпустили из виду, что как-то же его нужно назвать. Импровизация Фили в дальнейшем сыграла неожиданную роль. То, что кандидата в мои Законные Супруги звали Юрой, показалось мне знаковым совпадением.

— Жаль, что вот так, на ходу, довелось повидаться — спешу, знаете ли, на самолёт. — Филя был смущён, растерян и спешил покинуть место действия.

— Вы, стало быть, Женин муж? Уезжаете? Прямо сейчас? — вытирая слёзы, говорила Надя, в то время как Филя, подхватив чемодан, отступал к двери.

— Да, у мужа ответственная командировка. До свидания, милый, береги себя. — Я нежно поцеловала Филю в щёку и с облегчением закрыла за ним дверь.

Сестра, не уловив подвоха, пришла в восторг от отлаженной буржуазности моей жизни. Справедливости ради нужно сказать, что для того, чтобы осчастливить её в тот момент, хватило бы одного только лицезрения меня — живой и здоровой. А тут еще и ребенок! Наследник! Родителям внук и тёте Наде радость маленького на руках подержать.

Первые минуты встречи я слишком волновалась, чтобы заметить происшедшие в сестре перемены. Когда я сбежала из дома, мне только что исполнилось пятнадцать; получается, сестре тогда было двадцать четыре года — она на девять с половиной лет старше меня. Но я помнила её вовсе не молоденькой, а очень взрослой статной женщиной, с головой, гордо посаженной и украшенной идеально уложенными волосами. Мне безумно нравилась Надина причёска, именуемая в народе французским пучком, и, повзрослев, я как-то специально отрастила волосы, чтобы сделать себе такую же. Но из этого ничего не вышло — мои волосы не желали закручиваться в ракушку, пряди непослушно выбивались, создавая картину средней степени лохматости. Черты Надиного лица перед моим отбытием из дома стёрлись из памяти и заменились чертами той шестнадцатилетней девушки, что запечатлена на единственной фотографии, которую я взяла с собой. На этом семейном фото бабушка сидит рядом с родителями — это было где-то за полгода до того, как она умерла, а, значит, за год до моей Первой Железной Дороги. Надя там ещё такая, какой я её хотела помнить: весёлая, без надменности в лице, которая появилась в ней после моего возвращения из того, что в семье стало называться моим первым побегом, а я зову Первой Железной Дорогой. Мы с Надей стоим за спинами сидящих взрослых, и старшая сестра обнимает меня за плечи.