Алексей Притуляк - Узник №8

— Не чувствовать боли?

— И боли тоже.

— Я хотел бы рассказать тебе мою жизнь, ангел. Как на духу. Я думаю, ты сможешь понять.

— Зачем мне знать твою жизнь? Я свою не знаю как забыть.

— Грустно… А скажи, ангел… Не знаю, как спросить… Вопрос ужасен… Скажи, а бог на самом деле существует?

— Обычный вопрос, ничего ужасного, — спокойно отвечал ангел. — На самом деле бог существует, пока его не существует. Если же бог начинает существовать, то это уже не бог.

— Так я и думал! — узник упёрся в лицо ангела лихорадочным взглядом. — Ты в точности повторил мою давнюю мысль.

— Потому что я — это ты.

— А я — это ты?

— Нет. Я — это ты. А ты — это надзиратель.

— Я ничего не понимаю.

— Зато у тебя и крыльев нет.

— Всё, я понял, понял! — оживился вдруг узник. — На самом деле тебя не существует. Ты мне снишься, да?

— Да.

Не дожидаясь новых вопросов и не глядя на узника, ангел поднялся и, сделав шаг, исчез в стене.

— Ты — ангел стены, — прошептал узник, — вот ты кто. Ангел в стене. Ангел, вмурованный в стену.

Он, кряхтя и постанывая, поднялся и сел.

— Сон, — продолжал он. — Всё сон. Снюсь ли я сам себе, или кто-то посторонний видит меня в своём затянувшемся сне? Надзиратель, наверное, больше некому, кому ещё я могу присниться, кому я нужен, кроме него. Но если я ему снюсь, значит, на самом деле у него нет ни одного узника, а только сон. Бедный, бедный надзиратель! Ему так же плохо, как и мне, он — брат мой по несчастью, он такой же узник пустоты, как и я… Как и ангел… А быть может, ангел прав? Надзиратель — это я, я — это надзиратель, и оба мы — начальник тюрьмы?.. Я — надзиратель… Как странно…

— Здравствуйте, господин узник.

В камеру вступил начальник тюрьмы.

— Добрый день. Или ночь. Или утро. Я не знаю. Исполать вам, господин надзиратель.

— Начальник тюрьмы, — поправил надзиратель. — Вы всё время путаете меня с господином надзирателем.

— Ах, да, простите, господин начальник тюрьмы. Я вас ещё и с собой путаю. Но это, впрочем, неважно, это метафизика.

— Вы хорошо себя чувствуете? — начальник тюрьмы подошёл ближе, всматриваясь в узника.

— Просто замечательно, — горько усмехнулся тот.

— Это хорошо, хорошо. Вы должны сегодня чувствовать себя хорошо, чтобы сделать то, что требуется.

— А что от меня требуется?

— Вы хотите сказать, что передумали?

— Не хочу. Но вы же говорили — завтра.

— Завтра уже давно минуло, господин узник.

— Давно?

— Третьего дня. Мне сказали, что вы больны и вам нужно отлежаться.

— Вот как…

— Кстати, до меня дошли неприятные слухи, — поморщился надзиратель, — о том, что вы… вы, якобы… я этому, конечно, не верю, но если вскроются факты… что якобы вы э-э… поступили не очень хорошо в отношении госпожи дочери надзирателя.

— Кто вам сказал?

— Слухами земля полнится, господин узник, так у нас говорят.

— А у нас говорят: ни слуху, ни духу.

— Я смотрю, вы совершенно не чувствуете себя виновным, — строго произнёс надзиратель.

— Я виновен пожизненно.

— Кхм… Вы, господин узник, может быть, думаете, что новое преступление уже ничего не может изменить в вашей судьбе. Напрасно, напрасно вы так решили, доложу я вам. Нет столь жестокого наказания, которое нельзя было бы сделать ещё более жестоким. Наши законы позволяют многое, очень многое, уверяю вас.

— Скажите, господин начальник тюрьмы, какой сегодня день?

— Тот самый.

— Уже?

— Счастливые часов не наблюдают, не так ли?

— Счастливые вообще ничего не наблюдают, господин начальник тюрьмы. Для наблюдений над жизнью нужно быть достаточно несчастным.

— Да вы, батенька, филозо́ф!

— Ничто так не располагает к философским экзерсисам, как пожизненное заключение. Попробуйте, настоятельно рекомендую.

Начальник тюрьмы рассмеялся, покачивая головой, словно говоря кому-то стоявшему рядом: да вы посмотрите, каков шутник!

— Спасибо, — поклонился он, отсмеявшись. — Быть может, на старости лет я не премину воспользоваться вашей рекомендацией. А пока… пока, господин узник, у меня слишком много забот, чтобы предаваться игре мысли в камере пожизненного заключения. И самая большая моя забота — дочь, её судьба, её честь. Хорошо, что вы согласились мне помочь. Надеюсь, вы готовы сдержать своё обещание?

— О боже, боже!

— Готовы?

— Что мне делать, господи?

Начальник тюрьмы достал из кармана револьвер, протянул узнику.

— Вот, держите.

— Что это? — отстранился узник.