Майя Кучерская - Ты была совсем другой - одиннадцать городских историй

Так они воровали чужую жизнь, бегая из дворика во двор, прячась от дождя, то налегавшего, то слабевшего, но вскоре дождь кончился, из-за тяжких туч пробилось вечернее слабое солнце, они шли по блестящей улице, мимо сверкавших влагой машин, Олег стиснул ей руку.

– Я так влюблюсь в тебя, слушай!

Она тихо заплакала в ответ и сама удивилась остроте своих чувств: раз влюблюсь, значит, еще нет, не влюбился. Он не понял, привлек к себе, стал вытирать ей поцелуями слезы – прямо посреди улицы.

– Зачем я тебе, ну зачем?

– Чтобы обнимать тебя, вот так…

– Я не могу так, я ничего не знаю про тебя, где ты, с кем там, не знаю даже, когда мы увидимся снова, увидимся ли еще…

Олег ничего не отвечал, молча смотрел на нее, ей казалось: в самом деле влюбленно.

И потом снова потянулась снежная пустыня, на этот раз, правда, он даже несколько раз позвонил и слал эсэмэски, и снова внезапно позвал с собой, в короткую командировку, так мелькнул черноснежный Норильск длиной в сутки, с жуткой какой-то гостиницей – вытертый ковер из прошлого века, люстра с пластмассовыми висюльками из советского детства. Ни дерева не встретилось им, ни кусточка, кроме двух центральных парадных улиц, весь этот город был погибающая окраина – полуразрушенные заводы, обвитые темно-рыжими трубами, заброшенные, в трещинах и темных провалах окон дома, горы снега, покрытого черным шлаком. Олег разводил руками:

– Как на Луне.

Она подхватила: мы и есть с тобой на Луне. Приземляемся – разлетаемся по домам.

– Дом, ты бы видела, какой я построил себе дом! – неожиданно оживился он.

Они катились на такси, уже в аэропорт, черный снег, наконец, кончился, потянулась белая равнина с вышками.

– Нет, не дом, – говорил Олег, – дворец настоящий, три этажа, каждый этаж в своем стиле, деревянный, оловянный, стеклянный, все с двумя «н» – главный архитектор наш мне это все проектировал, Дима Теряев…

И тут же на улыбке, шутке? оборвал себя, снова молчок. И в эту странную поездку, на которую согласилась с надеждой – всего на день! значит, скучает! вдруг что-нибудь да значит? Ничего почти о нем не узнала, а на вопрос: Как ты жил без меня? усмехнулся: плохо! И не спросил: ну, а ты? Ты как жила? Только купал ее в новых порциях анекдотов – одна женщина, один мужик, лежат два наркомана в больнице, про Обаму, но и про Рейгана – она покорно смеялась, но не запоминала ничего, тут же улетали и лопались эти воздушные шарики смешной пустоты.

После Норильска Люся решила: хватит. Хватит этой лунной жизни. И если б лунной. Тосковала потом по нему так! опять хотелось спрятаться у него под мышкой и чтобы все повторялось. Ощущала себя женщиной, пробужденной, отогретой, красивой – не нужной. Хватит.

Но когда еще через три недели позвонил и позвал в Грузию – завизжала, обрадовалась так, будто зовет замуж. Да-да, перезвони через 15 минут, и уже шагала по коридору в директорский кабинет, отпрашиваться. Директор, полная, резкая и не любившая церемоний Елена Васильевна, из первых маминых учениц, когда-то и позвала Люсю к себе под крыло, в ответ на сбивчивые и немного виноватые объяснения глянула понимающим взглядом: «Какая ты счастливая, Люд. Не каждой ведь выпадает. Весь мир поглядишь».

Перед Тбилиси пришлось открыться маме, уезжала надолго, никак было не объяснить. Мама, преподаватель немецкого в техникуме, а в последние годы ревностная прихожанка их вновь открытого собора, сначала даже оживилась, начала расспрашивать, но Люся только пожимала плечами, и мать наконец замолчала, поглядела на нее с укором:

– Понятно, фронтовая жена. Удобно, конечно. Но тогда хоть война была. Ты можешь мне объяснить, как так можно? Не по-людски! На полчаса. Мы с Володей, папой твоим, царство ему небесное, полгода встречались каждый день, пока он решился за руку меня взять. Ты же ничего об этом человеке не знаешь!

Люся не отвела глаз, выдержала взгляд и промолчала. Что тут возразишь? «Я знаю»? Знаю главное: накачанные мышцы, охота, анекдоты без конца – только броня, а настоящий он – когда снимает свои доспехи и целует меня, обнимает, радуется тому, что у него есть я, мне радуется, и хочет только, чтобы и мне было с ним нежно, счастливо. И я счастлива. Мама, мир изменился. Такая теперь жизнь: люди не встречаются полгода, они… сразу ныряют и боятся влюбиться всерьез. Потому что хотят жить вечно, понимаешь? А это оттягивает силы. Ну и пусть. Какая разница, с кем он, когда не со мной – если со мной он такой заботливый, такой… жаркий. Остальное: не все ли равно? Будапешт был необыкновенным – сияющим, торжественным, светлым! в Грузии я никогда не была, у нас снег вон лежит, а там все цветет. И Елена Васильевна твоя знаешь что сказала? «Счастливая».