Анатолий Жук - Бульвар

О, эта веччная тайна чиновнического течения! Их мысли, рассуждения — глубина неизмеряемая, никогда не разгаданная, никому не открытая. Министерство — это государство в государстве, это закон в законе, это власть во власти. Это жадность! Они размножаются, как ненасытные крысы. И всегда стараются подобрать в свой департамент себе подобных. А в ком иногда ошибались и назначенный новый главный оказывался настоящим мастаком (очень редкое явление, можно сказать, единичное) — тот долго не задерживался. Он был не нх, — он был свободный духом и сердцем. И дышал этой свободой на свое усмотрение, на всю силу своего таланта. Его нельзя было приручить, и что-то указать ему было невозможно. Его просто «съедали». Создавали такие условия, что он начинал задыхаться и вынужден был сам подавать заявления об увольнении.

Андрон в театре жил — в прямом и переносном смысле: душой, сердцем, всей преданностью своей творческой натуры. Из двадцати четырех часов в сутки почти двадцать часов его жизни принадле­жали ненасытному чудовищу искусства — театру. На дневных спектаклях для маленького зрителя перед началом проводил разные игры, викторины. Цепляя себе и детям клоунские носы, запускал в по­толок воздушные шары, и вместе с ними скакал, прыгал, чтобы достать их оттуда. Он умел создать праздник. Он хотел, чтоб в театр ходили не культпо­ходом, а по необходимости души, по необходимости развития человеческой личности. (О, наивный мечтатель!) «Если в спектакле не звучит ни одного сло­ва про маму или мысли про нее, — так стоит ли этот спектакль ставить?!» — говорил он. Андрон мечтал, чтоб в театр ходили дети с родителями (придумал дни семьи, которые проводились в субботу и воскре­сенье), чтобы потом они могли говорить о спектакле, понимать его и любить. И все это не через какие-то там наставления и нотации — а через веселую изобретательную игру и легкий юмор.

Любитель застолья и дружеской компании, Андрон никогда не упускал момент, чтобы собрать актеров, да и всех желающих работников театра, например, на старый Новый год, на Восьмое марта, на День защитников Отечества, и обязательно на пре­мьеру каждого нового спектакля, — устроить празд­ник для себя самих.

И, понятно, завистники, появившиеся сразу пос­ле первой удачной премьеры Андрона, которая кардинально изменила отношения к нему большинства актерской труппы, смотрели на все эти творческие завороты холодно. Змеиным шипением запускались разные слухи, сплетни, наговоры. Письма-доносы плыли в министерство культуры, мол, не умеет управлять творческим процессом театра, планировать выпуск новых спектаклей. И все только потому, что они определялись Андроном как актеры второго плана. Хотя такими были всегда.

В авангарде всей этой скверности стоял Куль. Правда, сам это скверностью Куль не считал. Для него скверность — это когда что-то или кто-то обхо­дил его карман, его личный интерес.

Жена Куля, теперь главный художник теат­ра (и эта должность ей досталась не без авантюр­ных стараний Куля), своими понятиями и владени­ем профессией сценографа, никак не вписывалась в творческую палитру Андрона. И на «Лорда», и на «Полочанку» Андрон пригласил ведущих художни­ков из других театров.

И Куль мстил: гадко, злостно. Да и пусть бы, такая уж натура... но до боли обидно было то, что ко всей этой грязи очень серьезно, с каким-то преувеличенным вниманием относились министерские начальники. Особенно заместитель министра Мурлатка. Как-то на одной нашей вечеринке, давая ему слова, Квасчанка представил его как заместителя культуры. Эта оговорка наилучшим образом передает сущность нашего министерства культуры. Заместителя культуры — ха-ха! Браво, Квасчанка!!!

Так вот для них, чиновников, будто бы не было, не существовало взлета театра в образе поставленого Андроном спектакля «Лорд Фаунтлярой».

Говорят, есть невезучие люди. Что бы они не делали — даже самое удачное и хорошее, — для них оно чуть ли ни всегда заканчивается не лучшим образом. Или просто не заметят это удачное и хо­рошее те, чье внимание должно было быть на это обращено, или начнут искать какой-нибудь злой умысел, вешая ярлыки разной въедливой дурости, вроде — это антигуманно, антихристиански, антиморально, антихудожественно, и много других «анти» подыщут.

И не важно, что никакая истинная правда с тем и близко не стояла, главное — пустить слух, шумиху, обругать. А уж проглотить этот мутный напиток всегда найдется кому. В этом смысле, мне кажется, Андрон принадлежал к тем невезучим, не прикормленным, не осчастливленным...