Анатолий Жук - Бульвар

— Где отдыхали? — сухо спросил я.

— В Гурзуфе.

— А жили?

— Мы с подругой снимали квартиру.

— А ваши знакомые?

— Тоже сняли жилье недалеко от нас.

— Все время вместе?

— Да нет. Иногда у них своя компания, у нас своя. Ты что, никогда на юге не был, не знаешь, как там бывает?

— Отдыхал, знаю...

Несколько минут Света помолчала и опять все так же тихо попросила:

— Прости, пожалуйста, — и, прижимаясь еще ближе, почти шепотом проворковала: — Я больше не буду.

Это меня так разозлило, что я чуть не оттолкнул ее. Но сдержался: остался сидеть, как сидел. Только сухо произнес:

— Ты совсем не обязана передо мной ни в чем от­читываться. Я же не твой духовный учитель. И ес­ли разобраться, так вообще никто, просто знако­мый.

— Ну, не совсем знакомый, — мягко заметила Света.

— Пусть не совсем... но все равно — никто.

Я лукавил. Я проституировал. Я хотел услышать ее несогласие, ее слова, которые опровергали бы мои. Я очень хотел.

— Не говори так, никогда не говори. Ну, хотя бы пока можешь не говорить... — отстранившись от меня, попросила Света. — Ты для меня больше, чем кто-нибудь другой. Даже не представляешь, на­сколько больше...

Черт меня возьми, я был рад! Я был вознагражден Светиными словами, которых очень желал, которые были мне до отчаяния необходимы. Но ни движением, ни взглядом я этого не показал, будто услышал то, что должен был услышать, как должное, обычное.

— Ты что? — тронул я Свету за плечо.

Она повернулась ко мне лицом; ее глаза были влажные и какие-то грустные.

Я понял, что перебрал в чем-то, тронул те струны, до которых Света, может, никого не допускала. А мысль о том, что она мастерски исполняет какую-то роль, — у меня даже на мгновение не возникла. Я обнял ее.

— Прости меня. Я что-то не то сказал.

— Нет-нет, все хорошо... все как есть... Мне приятно, что ты немного ревнуешь.

— Правда?! — искренне удивился я.

— Правда, правда, хотя ты старался не показать этого, — распластала меня своими признаниями Света. — Я чувствовала это.

Мне показалось, что я даже покраснел от такого ее тонкого замечания.

— Но так и должно быть, если человек тебе не совсем безразличен. Разве не так? — словно почувствовав мою неловкость, то ли успокаивала меня Света, то ли сама хотела в этом убедиться.

Ее бесхитростное поведение пленяло меня все больше. Я таял, как снег под лучами весеннего сол­нца, превратился в ручеек, который с веселым буль­каньем несся в неизвестное пространство.

— А ты куда пропал? Я, между прочим, тебе с юга два раза звонила.

— Думаю, нетрудно догадаться, что у меня был отпуск.

— А где ты отдыхал?

— В деревне, на родине.

— А кто там у тебя?

— Никого. Родители, к сожалению, умерли. Остался дом: большой, светлый, просторный. За огоро­дом Неман. Километра полтора от дома - вековые леса, за которыми начинается Налибокская пуща. Там и проводил время.

— А потом?

— Что потом?

— Куда пропал потом? Я же поняла, что ты при­ехал. Заглянула как-то — форточки настежь. А ког­да сразу после юга заходила — форточки были за­крыты. Звоню, звоню — телефон мертвый.

— А, три дня был на съемках фильма.

— Не врешь?! — воскликнула Света, хлопнув в ла­доши. — Что снимали? Расскажи про съемки. Кого ты там играешь?

— Если определять по жанру, то получается бо­евик. Действие происходит в начале пятидесятых годов. Играю не совсем пристойного директора школы.

— А про съемки скажи хоть пару слов.

—Да ничего интересного. Обычная будничная ра­бота, как у всех.

— А все же не как у всех. Другие работы друг на друга похожи, а твоя — что-то особенное. Результат ее видят тысячи, может, даже миллионы людей.

— Такая актерская доля. Но в ней намного мень­ше романтики, чем ты думаешь.

— Возьми меня когда-нибудь на съемки. Ну, по­жалуйста. Я только со стороны посмотрю, как это происходит. Тебя же еще будут снимать?

— Будут.

— Возьмешь? Ну, пообещай!

— Обещаю.

Света уткнулась головой мне в грудь, повалила спиной на диван и долгим поцелуем согрела мои губы. Словно мягким густым туманом росистого утра, с набухшим до бесстыдства запахом цветов затянуло мое сознание.

Боже, какая у нас была ночь! Я не знал усталости, я был ненасытным в чувствах и желаниях, я любил и хотел любить еще больше. Как отшельник, который много дней блуждал по пустыне без воды и, наконец, нашел ее, никак не мог напиться. Иногда мне казалось, что это сон и что-то нереальное. Я будто плыл в космической высоте, с одной стороны которой светилась необычной чистоты синева, а с другой — непроглядная чернота. Мои движения, не подвластные мне, а управляемые какой-то непонятной тайной силой — мягкие, свободные, на удивление пластичные.