Анатолий Жуков: Дом для внука

Яка Мытарин расстреливал своего любимого Сокола. Расстреливал за дело — за измену. Подвел пес в решительный момент, отступил, струсил.

— Мокрая курица ты, а не сокол, — говорил Яка, привязывая пса за кол огородного плетня. — Думаешь, меня ты обидел, да? Меня уж никто не может обидеть, ни одна скотина. Ты Мальву обидел, Вахмистра, предал ты их. — Яка оглянулся на собак: — Так я говорю, скоты?

Молодой волкодав Вахмистр поджал висящую переднюю лапу и потерся о сапог хозяина, поджарая гончая Мальва жалобно заскулила.

— Пошли вон! — рассердился Яка, подымая с земли хворостину.

Собаки обиженно затрусили к дому, часто оглядываясь на хозяина.

Яка разогнул широкую, как забор, спину, подержался за поясницу и пошел за ними, оставив у плетня одинокого Сокола. Пес кинулся вслед, но тут же упал, отброшенный веревкой. Вскочив, он попробовал освободиться от привязи, но петля затягивалась на шее с каждым рывком, и Сокол, понюхав пыльные лопухи и крепкий кол с ощеренной корой, к которому привязал его хозяин, коротко взвыл. Наверно, он чуял недоброе, не мог не почуять.

Утром, когда они вышли к горелому болоту и волчица выбежала прямо к Соколу, отвлекая его и давая скрыться молодым, Сокол растерялся и не бросился на нее. Он не знал страха и брал волков покрупнее этой, но эта была похожа скорее на собаку, чем на волчицу, и бежала к нему спокойно и мирно. Будто знакомая сучка бежала. Она даже хвостом вильнула ему — приветливо так, любовно. И Сокол не бросился. Только когда налетели его друзья, когда завизжала Мальва и выскочил из свалки Вахмистр с перекушенной лапой, Сокол опомнился. Но волчица крупными скачками уже уходила по горелому болоту, потом нырнула в лес и пропала. Хозяин выстрелил ей вслед, не достал и, отозвав Сокола, который хотел загладить свою вину и настичь волчицу, отругал его на глазах Мальвы и Вахмистра. Видно, хозяин не знал, что волчица была похожа на собаку. Когда они возвращались домой, он разговаривал только с хромавшим Вахмистром да ободранной Мальвой, которая всю дорогу зализывала бок. На Сокола он ни разу не взглянул.

И вот привязал к этому плетню.

Сокол тоскливо тявкнул и прислушался, Ему ответил глупый дворняга Чурбан, сидевший на цепи в соседском саду. Сад уже обобрали, яблок не было, а Чурбан все гремел цепью и лаял.

Но вот на тропке показался большой сутулый хозяин с ружьем в руке и трубкой во рту. Из трубки вился синий дымок, и Сокол, подняв морду, уловил крепкий знакомый запах.

Яка остановился в десятке шагов от Сокола, взломил старую курковку с облупившимся исцарапанным прикладом, вложил в правый ствол патрон с волчьей дробью. Дымок из трубки завивался ему в глаза, щекотал ноздри.

Сокол пристально следил за приготовлениями хозяина, шевелил настороженно хвостом и вдруг понял, метнулся, тявкнул в отчаянии.

— Стой! — крикнул Яка и выронил трубку изо рта. — Жалости хочешь, милости? Нету у нас никакой милости и жалости давно нет. Прощай! Резко отдало в плечо, Сокол подскочил, и медная бляха ошейника скрылась в шерсти, впилась в тело. Четыре года носил пес этот ошейник, носил честно, беспорочно.

Сокол дернулся еще раз и осел, повис на веревке.

Высоко привязал, догадался Яка, опуская ружье, коротко привязал.

Рыжая морда Сокола потемнела, он напряженно скреб задними лапами землю, а передние висели в воздухе и судорожно били по пыльным лопухам.

Яка заторопился к плетню, бросил ружье и дернул на себя кол с веревкой — он с треском сломался, и Сокол упал на траву. Он был еще жив и, дрожащий, пополз к хозяину. Из головы его били кровавые роднички, поливая жухлую осеннюю траву.

— Неужто правда это, Сокол? — забормотал Яка, падая на колени и не сводя глаз с умирающего любимца. — Неужто я так тебя, за здорово живешь, а? — Он наклонился к нему, протянул костлявые тяжелые руки. — Я же по-людски хотел, по-нашему, Сокол! Как же мне еще-то?

Сокол лизнул ему забрызганную кровью руку, застонал и уронил голову.

— Сокол! Что же ты? Погоди, Сокол!

Во дворе навзрыд залаяла Мальва, протяжно завыл Вахмистр.