Анатолий Жук - Бульвар

Кроме хозяина и девушки — в ее взгляде на меня я прочитал неподдельную заинтересованность — мое неожиданное появление встретили почти враждеб­но. Так бывает, когда к стае, которая бешеной привязанностью тянется за сучьей течкой, хочет при­биться еще один кобель.

Весь этот домашний рисунок завершал стол с де­сятком пустых бутылок, черной буханкой общипан­ного хлеба и насыпанной на газету солью.

— О, мне тут нечего делать! — сказал я и обратил­ся к хозяину: — Вова, если есть время, я бы погово­рил с тобой наедине, но думаю, в другой раз, — и по­вернулся к выходу. Вова остановил меня.

— Подожди! — вскликнул он и обратился к при­сутствующим: — Мужики, все! Бутылки пустые, расходимся.

Нехотя поднимаясь, гости покидали дом. Неко­торые, кто меня знал, выходя, здоровались за руку, но с какой-то натянутой полуулыбкой. Они будто от вкусного корыта отрывались.

В доме остались только Вова, девушка и я. Она даже не шевельнулась, чтобы попытаться покинуть помещение, будто была у себя дома. Светло-зеле­ным взглядом смотрела на меня внимательно и за­интересованно.

— Ну, здорово, браток! — протянул мне руку Вова. — Говорили, что ты приехал, да все никак не мог до тебя дойти. То пьяный, то погода жаркая — из дома не выйдешь, в яичницу спечет, — смеялся он.

Мы пожали друг другу руки.

— Может, познакомишь нас? — показал я на де­вушку.

— Виолетта, соседка моя, — коротко сказал Вова.

Я хотел назвать себя, но Виолетта меня опередила:

— Вас я знаю. Мне Вова рассказывал... Вы артист. Не раз по радио слышала, видела по телевизору, даже в клубе в кино.

Было приятно услышать ее слова, прозвучавшие как подтверждение моей известности, даже попу­лярности. И пусть себе только на родине... Все рав­но приятно!

Но главным было не это. Главное было в другом. Виолетта заинтересовалась мной. Даже невооруженным взглядом можно было это заметить. И я заметил, отметил это про себя.

— Жаль, но и мне придется вас оставить, — поднялась Виолетта.

— Почему так быстро? — поинтересовался я.

— На работу нужно, коров доить.

— Вы на ферме работаете?

— Приходится.

— Что ж, действительно жаль, — не без сожаления отметил я, открыто глядя в светло-зеленые глаза Виолетты.

— Думаю, мы еще встретимся, — осветляя лицо улыбкой, ответила Виолетта.

— Надеюсь, — искренне ответил я. Виолетта пош­ла, бросив на меня с порога еще один, волнующий мое сердце, взгляд.

— Кто она? — обратился я к Вове, когда остались вдвоем. — Что-то не помню у тебя таких соседей.

— Падчерица Демина. Со своей матерью — как кот с собакой живут. Вот днями, а бывает и ночью, проводит время у меня. К тому же видишь — мужи­ки вереницей за ней. И холостяки, и женатые. Как-то даже дрались из-за нее, — смеялся Вова.

— А я подумал — она твоя пассия.

— Да какое там! — отмахнулся Вова. — Я к этому давно остыл. Моя возлюбленная — бутылка. Вот тут и получается самая простая арифметика: Виолетта у меня — и все с бутылкой сюда.

Вова смеется и удовлетворенно дополняет:

— Халява!

— Ну, если ты про бутылку заговорил, то и я не с пустыми руками, — и выставил на стол чернила.

— Вот то, что надо! — обрадованно воскликнул Вова, потирая ладони, и подвинул рюмки. — Нали­вай.

— Давай выйдем на воздух, — предложил я. — Ты не обижайся, но в доме у тебя... ну, честное слово, у иного хозяина в хлеву чище бывает.

— Это все пиздюки эти! — воскликнул возбужден­но Вова. — Придут, наплюют, нагадят. Сколько раз говорил не срать в доме, да разве они послушают?! И палкой выгонял, но все равно, притянут бутылку и уже хозяева, бля. Даже Виолетты не стесняются.

— Не нужно в дом пускать, тогда никто гадить не будет.

— Ну, ты тоже скажешь! — искренне удивился Вова, — А халява? Как-никак, а почти каждый день выпью.

— Так пусть бы Виолетта немного прибрала, если самому лень.

— Да если бы не она, ты сюда не вошел бы. Не­сколько раз на неделе убирает. А мне не лень. Рань­ше почти каждый день убирал. Но вот уже почти полгода как ноги начали отказывать. Не болят, пад­лы, но и ходить не хотят. Но заставим. Пошли...

Вова уперся руками в стол. Тяжело поднялся с та­буретки. Рядом лежала самодельная клюка, кото­рую я сразу не заметил, и, опираясь на нее, почти не отрывая ног от пола, подошвами сапог зашаркал к выходу. Через порог перебирался как ребенок, ко­торый только научился делать первые шаги. Вце­пившись руками за косяк, сначала переставил одну ногу, потом другую, и, очутившись на улице, опять оперся о клюку.