Анатолий Жук - Бульвар

Опять возникла пауза, после которой снова заго­ворил Андрон:

— Еще раз напоминаю положение о персональных премиях: за отличный вклад в развитие культуры и искусства. Теперь называю персонально, — в комна­те наступила гробовая тишина. — Народный артист Ветров, заслуженная артистка Каболерова и...

Третьим был назван я.

— Я предлагаю в этот список добавить еще глав­ного режиссера, — сказал Угорчик.

Были ли названные имена неожиданностью для тех, кто присутствовал на заседании, — думаю, что нет. Но каждый в душе хотел услышать свое имя.

Теперь возникшая тишина была зловещей, слов­но затишье перед бурей. От напряжения у Семенчика даже лоб вспотел.

— Боже, Боже... Я же никогда никуда не лезу. Вы же знаете. Я всегда говорю только правду. Мне са­мому ничего не нужно... Но почему не вспомнить, что есть такой народный артист Куницын. Больше сорока лет работает в театре, что-то делает... Прос­то так, к слову, вспомнить, — каким-то дрожащим, женским голосом, тихо заговорил Куницын. — Я не знаю... я не знаю... Тогда почему не предложить Зорцеву, Семенчика, Квасчанку? — они тоже работают.

— Согласен, работают, — поддержал Андрон, — но еще раз напоминаю: в положении сказано: за отличный вклад в развитие культуры и искусства. За последние годы названные мною кандидаты имели отличные работы, высоко оцененные критикой и те­атральной общественностью. И я считаю названных мной артистов достойными президентской премии. А свою кандидатуру, предложенную Угорчиком, я снимаю.

— Это же такие деньги, такие деньги... — возбуж­денно прыгал Куницын. — И целый год, целый год... Каждый месяц. Я предлагаю, если кому-нибудь вы­делят эту премию, то пусть делит ее на всех или хотя бы на половину труппы.

— Мы не можем заставить того, кто получит пре­мию, делиться, — заметил Андрон.

— Тогда давайте откажемся от этой премии, — подала голос очередной режиссер Бляшева, с лицом невинного ангела. — Напишем письмо, что мы не стоим премии, так как у нас нет кандидатов с боль­шим вкладом в развитие искусства.

— Я думаю, чиновник, который будет читать наше письмо, подумает, что у нас не все в порядке с головой.

— Деньги большие хоть? — дернул меня за рукав Коньков, так как опоздал и ничего не слышал.

— Большие, большие, — отмахнулся я, напряжен­но наблюдая за всем, что происходило.

— Я свою кандидатуру тоже снимаю, — не выдер­жал Ветров. — За последние годы у меня вроде боль­ших и значительных ролей не было.

— А я все-таки считаю вас достойным этой пре­мии, — настаивал на своем предложении Андрон. — Ваши последние работы в «Счастливых нищих» и в «Маленьком лорде» дают на это право.

В ответ Ветров только развел руками.

— Сколько, какая сумма? — не унимался Коньков.

— В пять раз больше оклада, — цыкнул я.

— Ё-ё-ё! — схватился за голову Коньков.

— У меня тоже за последние годы почти ниче особенного в ролях не было, — осторожно проверяв на членах художественного совета свою кандидатуру Каболерова.

— Ну что ты, а твои роли, сыгранные ранее, тоже можно засчитать, — успокаивала Каболерову главный художник Куль, жена вышеназванного замдиректора.

— Там только за последние три года засчитыва­ются роли, — нервно потирая ладони, смущенно го­ворила Каболерова.

Опять взяла слово Куль:

— Ну не знаю... Но думаю, ты могла бы претендо­вать, — и это из ее уст прозвучало как-то неуверен­но, безразлично.

Я молчал. Я понимал своих коллег. Но играть в игру «посмотрите, какой я скромный» и не думал.

А от в словах Ветрова и Каболеровой действительно была правда. Особенно у Каболеровой: почти ничего значительного за последнее время. Меньше у Ветро­ва, ибо он имел очень хорошую роль в «Счастливых нищих» и, может, ниже по значительности, роль в «Маленьком лорде». Но при всем при том за всю ра­боту в театре, за преданность ей они заслуживали этой премии больше, чем кто.

Я же выгодно отличался от Ветрова и Каболеро­вой, так как имел на счету за последнее время три большие главные роли, одобрительно оцененные критикой и зрителем. Можно сказать — было мое время, а точнее, мне везло. И поэтому мое самолю­бие упрямо охраняло меня от примитивной, пока­зушной пошлости — я не достоин. Наоборот: досто­ин! И только я!!!

— Так какие будут окончательные предложе­ния? — нарушая молчание, которое уже слишком за­тянулось, спросил директор театра Гута.

— Мое предложение прозвучало, и я буду на нем настаивать, а свою кандидатуру, как и сказал, снимаю, — подал голос Андрон.