Анатолий Жук - Бульвар

— Не ленюсь, — вскочил я с дивана и начал на­тягивать майку и шорты. Я достал кошелек и пере­считал деньги: полторы тысячи. Шампанское от­падало, если только самые дешевые «чернила», но они никак не подходили к сегодняшнему вечеру. Мелькнула мысль одолжить у соседей: посмотрел на часы — уже поздно, наверняка спят, а будить не­удобно.

Света заметила мою суету и спросила:

— Какие проблемы?

Было неловко, но ничего другого не оставалось как честно признаться в своем полном банкротстве Света попросила подать ее сумочку и, покопавшись в ней, достала пять долларов, подала мне. Я далее растерялся сразу. Пользоваться деньгами женщи­ны — не в моих правилах, поэтому и стоял как дурак, переминаясь с ноги на ногу.

— Бери, бери, — не обращая внимания на мое смущение, сказала Света, — я тебе не даю, а одалжи­ваю.

— Согласен, — обрадовался я такому объясне­нию, — через пятнадцать минут буду.

В ночнике я обменял доллары, купил бутылку шампанского и, как и обещал, через пятнадцать ми­нут был дома.

Света спала, глубоко и спокойно, раскинувшись на весь диван.

С нескрываемым восхищением я рассматривал это чудо. Сон женщины одна из великих тайн при­роды. Тайна чистоты и порока. Желания и презре­ния. Я будто подглядывал в щель. Света была пере­до мной вся такая, какая была от солнца, от ветра, от дождя, от тумана, от жары, от холода. От всего того, что приходит на землю с высоких космических высот. Самое прекрасное на земле — человек, в мно­гомиллиардной своей неповторимости. Самое урод­ливое на земле — опять же человек — в своем мно­гомиллиардном количестве. Бог и Дьявол — его два вечных полюса. И только сон мирит эти бесконеч­ные противоположности, отбрасывая все земные по­роки. Во сне каждый — ребенок.

Места возле Светы мне не было. Будить не стал. Осторожно прикрыв одеялом, из кладовки достал раскладушку, лег и почти сразу заснул.

Проснулся от осторожного толчка: надо мной сто­яла Света, уже одетая, свежая, с запахом солнечного весеннего утра.

— Доброе утро, — усмехнулась она.

— Доброе... — ответил я.

— Как спалось?

— Лучше не бывает.

— Почему не разбудил меня?

— Очень сладко спала.

— Мне нужно идти, — чмокнула меня в нос Све­та. — Обязательно позвоню. Какой твой телефон?

Я назвал номер.

— Запомню, легкий. Сегодня не знаю, но завтра-послезавтра обязательно позвоню. Жди, если не про­тив.

— Не против. Забери шампанское и сдачу с пяти долларов.

— Оставь себе, до зарплаты еще несколько дней, верно?

— Нет, я дотяну, не переживай, — засуетился я, пихая Свете деньги в руки.

— Я не переживаю,— спокойно ответила Све­та, — я же сказала, не даю, а одалживаю. Будут — вернешь. А шампанское оставь. И чтоб ни с какой другой не выпил. Оно наше с тобой. Иначе беда бу­дет, — серьезно сказала Света и погрозила пальцем. Ее глаза улыбались.

— Ни с какой другой, только с тобой, — так же се­рьезно ответил я.

Уже на пороге Света спросила:

— Кстати, а как тебя зовут?

***

В театре опять готовились военные действия против Андрона. Его хотели выжить с должности главного режиссера. К наступлению готовились актеры, перспектива которых, с точки зрения Андрона, была малообещающей.

Ничего нового и ничего неожиданного для такого организма, как театр. Это его профессиональная болезнь, хроническая, так сказать — выживать главных режиссеров. Она имеет корни в каждой театральной почве, и когда-нибудь эти корни обяза­тельно начинают давать свои побеги.

Это чаще всего наблюдается тогда, когда в работе главного режиссера начинаются сбои: не совсем удачный спектакль, дисциплина среди актеров рез­ко снижается.

Но больше всего на это действие большую часть актеров подталкивает их бесперспективность: все время оставаться на вторых ролях. А таких в каж­дой труппе большинство. Так было в театре всегда и так будет. Это его закон: есть актеры первых ролей и есть вторых. Первых всегда меньше. Но с этим ник­то не хочет мириться. Каждый видит себя ведущим актером.

Вот тогда и начинают обиженные искать себе по­добных и, поддерживая друг друга, сыпать упреки в адрес режиссера на собраниях: мол, как художник выдохся, спектакли неинтересны, зритель не идет на них, неспособный руководитель, не умеет вести твор­ческий процесс... Вечерами телефонные звонки в по­исках новых волонтеров в свои ряды с уговорами, обе­щаниями, даже угрозами, письма в министерство.

Примерно такая же схема переворота и в спектак­ле под названием «жизнь». А как известно, ни один спектакль не обходится без своего режиссера. Ре­жиссуру здесь осуществлял Куль — заместитель ди­ректора по хозяйственной части.