Анна Лукиянова - Тварь [litres самиздат]

– Ну даешь, – бормочет Глеб, высвобождая кофе из парализованных Вариных пальцев. – Это ты из-за вчерашнего так? Брось! Всякое бывает. Ты не виновата в том, что хотела мне понравиться. Я тоже не виноват, что не сдержался. – Глеб опускает голову, когда Варя врезается в него взглядом, не веря тому, что слышит. – Понимаешь, ведь это все дело случая. Сегодня свело, завтра – развело. Тебе не нужно было оставаться, но ты осталась. Ну я и повелся. Оба хороши. Только это… давай все здесь и сейчас оставим, в моменте. От души, Варь… никаких продолжений не обещаю. Знаю-знаю, вы, девушки, любите напридумывать вперед. Так что лучше сразу расставить эти, как их там, точки. Ну ты поняла. И это не потому, что ты какая-то не такая. Просто все это не вариант… Понимаешь? Так складывается, что лучше нам не видеться больше. И Ирму сильно не впутывать: меньше знает, крепче спит. За себя-то то я спокоен, мне счет по первое число не выставят, я такое перерос. А вот на тебя могут пурги нагнать. У вас, девочек, все как-то посложнее с этим.

Глеб берет Варину руку, совсем как в долбаных мелодрамах. Рукопожатие, похожее на искусственные цветы для похоронного венка.

– Мне бы очень хотелось расстаться по-дружбе, – Глеб мягко улыбается, его глаза источают сострадание, которым он брызжет Варе в лицо, заливает до слепоты. – Ну что, по рукам?

– Да, – осторожно соглашается Варя. Если бы только не плечо, которое саднит и упорно держит этим в сознании, она бы с радостью обманулась.

Универ пролетел быстро, как и все в молодости. Лето коптилось, гноилось из всех щелей зноем. Диплом – красный, Варя – веселая, июльская, свободная на все четыре стороны. Бежит в новых босоножках и в старых веснушках, задыхается в трубку:

– Ирма, Ирмочка, я все! Получила блин! Красный, натурально красный!

– Яшка, ты – гений! Идем на лодке кататься, только ты и я? Мне тут прилетело одно место – охренеешь. Красный надо отметить не на отъебись.

Мчали на Ирминой машине куда-то сквозь город, прорывались через бумажное небо на горизонте. По бокам тянулись поля, такие идеально зеленые, что становилось страшно – вдруг подстава? Выйдешь, присмотришься, а это не трава – просто 3D-графика, умелая пародия на что-то настоящее. Так засомневались, что притормозили, выбежали из машины и сразу в малахит. Ноги щекочет невыносимо, от заросли сурепки густо пахнет медовухой, но главное – везде подлинники, никаких тебе ксерокопий. Ирма открывает шампанское, орошает застенчивые местные лютики нездешним брютом «Империал» из папиной коллекции.

– Не бойся, не засекут, дальше оборотней в погонах не будет, – заверяет Ирма, отпивая из горла.

Варя и не боится. Ирма – горная река: в ней можно сплавляться только по течению, грести против – себе дороже.

– Давай по местам, тут уже близко.

Едут еще минут пять. В машине спаривается в кипяток аромат шампанского и полевого букета из иван-чая. Откуда такой жаркий день в Питере? Надолго ли? Надо впитать, сколько сможется. Запастись дефицитным ультрафиолетом. По радио поздравляют выпускников, значит, и ее, Варю, тоже поздравляют. Ирма лохматит сестре волосы, смеется не разбавленным смехом, а самым его концентратом.

Приезжают на место, когда солнце липнет к траве, просачивается в землю янтарной патокой. Под ногами уже не просто почва, а торт медовик. Озеро утоплено на десять минут ходьбы в лес. Заброшенный мосток с привязанной лодкой прячутся от людской цивилизации. Вода похожа на овальное зеркало, вместо рамы – кайма из кувшинок. Небо как-то выдавило слезу и вот, замерло, не впиталось.

– Как ты такое нашла? – удивляется Варя.

– Вот так люди жизнь и пропускают: хотят разобраться, что было до, вместо того, чтобы быть здесь и сейчас. Забей на все, вообще на все, Яша. Вот мы, вот озеро, вот лодка, остальное – похуй, поняла? – Ирма улыбается, но говорит с надрывом, значит, в первую очередь себе говорит, Варей только прикрывается. Варя уже давно научилась вычислять, когда сестра к ней обращается, а когда – к себе.

Лодка настолько ветхая, что невозможно по дерматиту облупившейся краски понять ее цвет. Дерево сухое-сухое, скрипит под ногами, но течей не дает. Спускается сначала Ирма, слетает, как стрекоза, но из-за того, что обе руки заняты шампанским, бороздит коленкой дно. Тут же заливает ранку алкоголем: золотое красиво пенится с красным и стекает к щиколотке. Варя тоже спускается: одной на мостке страшно, а с Ирмой в лодке – рай двенадцатипроцентной крепости. От солнца по застывшей воде розово-лиловые строчки. Еще немного и стемнеет, но пока самый смак.