Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

— Может, — я кивнул и снова стёр побежавшую было слюну.

— Ругали… Работали, можно сказать. Ходили, ходили — да и поскользнулись. Затылком о землю… Рану вам, кстати, обработали?

— Да. Медсестра чем-то смазала…

— Чем-то… — буркнул Торопов. — Ясно чем — зелёнкой. Волосы вам перемазали, молодой человек. Они у вас на затылке теперь с лёгким изумрудным оттенком. Прямо Киса Воробьянинов какой-то… Родители не испугаются?

— Нет, — ответил я. — Я их успокою… Что, правда зелёнкой?

— Правда, — грустно подтвердил Торопов. — Потому как ничего другого под рукой не оказалось. Хорошо, что вы свой затылок не видите… Так, о чём это я? О вас! И вот странность в чём: безобиднейшего человека хватают, тащат в милицию, а потом — и к нам. Кстати, почему милиционеры решили, что вы ненормальны?

— Не знаю, — ответил я.

Потом вздохнул тяжело и добавил:

— Мне не объяснили… Просто попросили пройти…

— Попросили?

— Ну, может…

Я замялся на мгновение, словно воспоминания стали совсем уж неприятными, а потом продолжил:

— …Может, пару пинков и было.

— Сопротивлялись?

— Да я вообще… Вообще-то не очень понял, зачем это всё, к чему…

— Да, — Торопов вздохнул тяжело. — Вот я и говорю — парадокс сплошной. Какой-нибудь люмпен-пролетарий с криминальными наклонностями чертей зелёных по всему парку мог бы гонять, орать хоть до потери пульса… Заинтересовало бы это кого-нибудь? Того же старичка? Прохожих в парке? Да и стала бы с ним милиция связываться? Попал бы он к нам? Как думаете?

— Наверное, нет.

— А что бы произошло?

— Ничего.

— Вот именно! — воскликнул Торопов и хлопнул ладонью по столу.

Так резко и звонко, что я вздрогнул.

— Вот именно! Ни-че-го! Абсолютно! Самое интересное, что в его поведении вообще не усмотрели бы ничего необычного. Не то, что сумасшедшим — просто хулиганом бы никто не объявил. А с чего объявлять? Ничего особенного. Встречаются ведь хулиганы в парках?

— Да.

— Часто?

— Вечером — часто.

— А в доме? В вашем доме есть люди, чьё поведение… как бы помягче выразиться… ну, скажем, является антиобщественным? Вызывающим? Агрессивным? Просто хамским, в конце концов?

«Сука! Выблядок! Говнюк!»

Белые глаза соседа. Застывшая, тупым змеиным льдом застывшая ненависть.

— Есть такие, — согласился я.

— Но у нас их нет, — заметил Торопов. — Да и тюрьма, верно, по ним плачет. Но в упор не видит. Отчего так, молодой человек? Не подскажете?

Я промолчал.

— Нет вариантов? — переспросил Торопов. — Тогда позвольте предложить свой. Происходит это потому, что, как для государства нашего, так и для большинства наших сограждан основным критерием опасности того или иного субъекта является не его или её агрессивность, жестокость, пренебрежение нормами общественной морали и требованиями закона, а чужеродность… Да, вдумайтесь, вглядитесь, вслушайтесь в это слово! Чужеродность, отстранённость человека от общества (а обыватель всегда не член общества, а его часть, осколок, кусок… огрызок, не так ли? вот потому единственное личное, что может у него быть, помимо скарба домашнего, это ненависть к любому, кто такой частью быть просто не способен). Загерметизированность — вот что бесит! Аморальность — часть наших общественных стандартов. А индивидуализм — нет. Не жадность, не эгоизм, не себялюбие! Это то простительно, это понятно. Индивидуализм, ощущение особенности, неповторимости собственного «Я». Вот где преступление! Так?

— Наверное, — согласился я.

— А самоубийц почему не любят, догадываетесь? — продолжал Торопов.

— Не любят? — переспросил я с некоторым недоумением.

— Ну, в наше-то время просто недолюбливают. А в иные, давние уже времена, и на кладбищах не хоронили. Не отпевали, не поминали. Проклинали! Были даже такие поверья, что они становятся вампирами после смерти. Потому их, бывало, не просто вне кладбища хоронили, а в какой-нибудь яме поганой, предварительно кол в грудь вбив. Каково? А, главное, откуда-то ненависть такая? Много ли тиранов с колом в груди похоронено? После Влада Цепеша, пожалуй, и никого… Да и про него, наверное, сплетни всё больше, слухи… Хоронили-то как положено, господарь Валахии всё-таки… А вот самоубийц — с колом. Непременно кол в грудь, а не то!.. А что они, собственно, сделали? Кого убили? Себя! И никого больше! А многие ли из числа тех, кто глумился над их трупами задавали себе такие вопросы: «А почему этот человек так поступил? Почему он не захотел остаться с нами? А, может, он остался, а мы-то как раз ушли? Быть может, это мы убили себя, а он просто захотел остаться в живых?» Никто, никто себя ни о чём не спросил! Почему? Да потому, что «НАС» всегда много. Количественно больше любого, самого большого «Я». И у этих самых «НАС» есть одна, но такая важная монополия — монополия на нормальность. Нормально быть с нами. И ненормально ходить одному, дышать одному, жить одному. Ненормально быть вне «НАС». Всё остальное — норма. В крайнем случае — по части милиции, но уж никак не по части нашего ведомства душеспасителей и мозгоправов. А выбор… Знаете, Серен Кьеркегор как-то сказал: «Повесься — ты пожалеешь об этом; не повесься — ты и об этом пожалеешь». То есть, в любом случае…