Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Торопов перелистывал страницы и губы его едва заметно шевелились. Он читал, внимательно читал. Я готов был поклясться, что он при чтении этом не пропускает ни строчки.

Он взял ручку и сделал пометку в конце страницы.

Потом закрыл медицинскую книжку (моя фамилия на картонной обложке выведена крупными штрихами, линиями с нажимом, жирной чёрной пастой) и спросил:

— Ну и как ощущения от укола?

— Какого? — спросил я.

Нет, я и впрямь забыл, почему-то именно в эту минуту совершенно забыл о том, что утром мне сделали укол, после которого была так плохо.

— Вам делали укол?

— Мне? — тут вспомнил и кислый, тугой слизи комок подкатил к горлу. — Мне… делали. Да, делали.

— И как ощущения? Как себя чувствовали сразу после укола?

— Сразу? Ну, сразу после укола мне было плохо.

Я сглотнул слюну и, помолчав с полминуты, зачем-то добавил:

— Перед обедом… или завтраком… Здесь, уважаемый доктор, не слишком хорошо кормят… и не слишком много…

— У вас аппетит хороший? — сразу же уточнил Торопов. — Если хотите, можете позвонить родственникам, пусть помогут разнообразить ваше питание. У нас, знаете ли, бюджет довольно скудный. Районная больница… Так, что там с питанием?

— Перед едой, — продолжил я, стараясь подбирать слова, чтобы речь моя не стала вдруг сбивчивой, путанной, слишком явно выдающей осознанное вдруг мной, так внезапно, так невовремя осознанное мной безумие.

Отсутствие обыденности в разуме, отсутствие банальности; спасительной, тихой банальности, что за руку вывела бы меня вон, вытащила бы меня из этого аквариума с застоявшейся, налётом покрытой водой.

— Сделали укол перед едой. Меня тошнило, всё время тошнило. Потом какая-то слабость…

— Побочные действия, — пояснил Торопов. — У некоторых нейролептиков действие длится до недели. Соответственно, побочные действия могут сохраняться в течение всего этого срока. Но, полагаю, осложнений не будет. Так… Ещё что чувствуете?

— Ничего особенного, — ответил я. — Только слабость и тошноту. Знаете, слегка кружится голова. Вроде бы, это еле ощущается, только стены едва заметно плывут. Но вот продолжается очень долго, всё время…

— Постоянное головокружение? — Торопов посмотрел на меня с явно проступившим профессиональным интересом. — А картинки какие-нибудь вам, молодой человек, не видятся при этом? Голоса не слышны?

— Нет, — ответил я.

Солгал. Конечно, солгал. Про таракана, такого странного таракана… А, может, и не солгал? Может, именно такой и был таракан на самом деле?

А уж про птицу точно не солгал. Птица была! Непременно была! Иначе с чего я вообще сюда попал? Ведь из-за неё же, из-за неё!

— А настроение как? — продолжал допытываться Торопов. — Какие чувства испытываете? Усталость, раздражение, разочарование, гнев, ненависть, печаль? Или, может, наоборот — какие-то радостные у вас ощущения? Радость от сохранённой жизни, или даже…

— Почему «сохранённой»? — прервал я его.

Нет, меня действительно задели его слова.

— Никто мне жизнь не сохранял. И, вообще, мне и не надо было её сохранять.

— Потому что вы не дорожите ею? — быстро переспросил Торопов.

И посмотрел — в упор, не мигающий, пристальный, словно фотографирующий взгляд.

Глаза его показались мне тёмными, чёрными почти. Двумя кругами — будто и впрямь отполированные «Цейсом» зрачки объективов.

— Потому что я и не собирался её терять!

— Вот как? — удивление Торопова явно было наигранным. — А как тогда быть…

Он, повернувшись к стоявшему за его спиной высокому деревянному стеллажу, достал (явно заранее отложенную в сторону) чёрную толстую папку. Раскрыл её и, пролистав несколько страниц, сказал:

— С этим как быть? Вот тут из приёмного отделения мне кое-что принесли… Вы гуляли по парку, дышали, как вы говорите, свежим воздухом, наслаждались, так сказать, природой… Так, это я от вас уже слышал. Тут другое интересно. Почему вы на старичка набросились?

— Когда? — искренним удивлением спросил я. — Какой ещё старичок?

«Что это ещё за глупость? Что придумали?»

На миг мне показалась, что и старичка, возможно, никакого и не было, а то морок навела, подстроила всё коварная, проклятая Железная Птица.

— Да вот такой…

Торопов прочитал ещё несколько строк, едва заметно шевеля губами.

Сказал себе под нос что-то невнятное, будто сам себя о чём-то спросил, потом пожал плечами (видимо, вопрос этот оказался не из лёгких) и, подумав с полминуты (при том он смотрел так остановившимся, и тем же тёмно-тяжёлым взглядом, но не на меня уже, а прямо перед собой, в пустоту… или никуда… или в стену, бледно-бежевую стену, что за моей спиной была… и тогда и я не был для препятствием, и мог он видеть сквозь… и, должно быть, видел, будто был я из слегка лишь мутного стекла).