— Да уж, — согласилась мама. — Нелегко. Но съездил бы хоть раз? Недалеко ведь, у Пети машину есть. Он нас с тётей Лидой всегда отвозит. И тебя бы взяли, место есть. Позвонил бы, договорились…
— Что зимой ездить? — ответил я.
«Господи, ну не надо! Не надо! Тяжело… А хоть бы и легко было — поехал бы я тогда? Легко мне глотать этот смрадный воздух? Мне кажется… на любом кладбище… морге… могильнике — как на мясном заводе. Пахнет гнилым мясом, гнилым трупным мясом, разлагающимся, разваливающимся, зелёными пятнами, студенистыми потёками покрытым мясом… Сладкий до приторности, тошнотворный запах! А, может, тошнотворным он мне лишь кажется? И только стараюсь уверить себя, что он мне не нравится? А на самом деле… На самом деле я боюсь, где-то втайне, втайне от самого себя, боюсь того, что… этот запах, этот вид гниющей плоти… понравится мне? Покажется мне привлекательным? Манящим? Влекущим? Зовущим? Или… даже…»
— Не люблю я эти кладбища. Нет, мам, прости… Не могу.
«Не люблю! Ложь! Ложь! Ненавижу эти проклятые могильники, места, где трупы закапывают в землю! Скоро у вас не будет таких мест, не будет… Некуда будет закапывать… Как в Париже в чумные годы — в катакомбы будете сваливать, на кладбищах в три рядя, штабелями поверх земли будете класть… И всё равно места не хватит! Сжигать будете, в ямы пепел сыпать. И — хлорка по улицам, по улицам… Как сейчас снег…»
— Ну, ладно…
Мама вздохнула.
— Пошли… пообедаешь хоть нормально. Смотрю, похудел.
Я посмотрел на часы.
— Торопишься? — спросила мама.
— Нет, — ответил я. — Просто так…
«Сегодня у меня обед — прямо по расписанию. Нечасто так бывает, нечасто…»
Вот только… Она, как всегда, пересолила.
День ещё не кончился, но был уже тихий свет от жёлтой лампы, от настенного светильника, что возле обеденного стола. Свет сбоку — и длинные тени ложились на стол.
— Мам, у тебя есть что-нибудь запить?
— Чай, может?
— Чай потом… Сейчас… Не знаю, воды например.
— Компот хочешь? Из клубники… Знаешь, такая… Из Польши, замороженная… Я позавчера сварила, он у меня в холодильнике был. Но я сейчас разогрею быстро.
— Давай. Из клубники — это хорошо. Это что-то летнее, спокойное такое. Солнечное…
— Да он на нижней полке… Вот, сейчас…
Она поставила кастрюлю на плиту. Разогревала минуты три, помешивая компот половником.
Я сидел. Молчал.
Слышно было, как заскучавший кот спрыгнул на пол и вышел, лениво переставляя лапы, в коридор.
Она поставила кружку с компотом на стол. Присела рядом и смотрела на меня. Долго. Смотрела как я ем.
Неужели это так интересно?
«Конечно… Ей так важно знать, что ты сыт… ей так важно…»
— Вот смотрю — и не понимаю, — сказала мама. — Ты загорел, как будто… Или кажется мне?
«Нет, мама, не кажется. Ты права».
— Загорел, — подтвердил я. — Немного.
«Чёрт, он всё никак не сойдёт. Он впитался в кожу, этот загар!»
Нет, конечно, я не боялся разоблачения. Да и едва ли мысль о разоблачении могла бы появится у неё… У моей мамы. Она просто обратила внимание…
— Неужели в солярии стал ходить?
«Нет… Нет у меня тайн. Правда…»
— Нет, мам. Вот, сподобился в служебную командировку съездить…
Она смотрела на меня удивлённо и минуту молчала. Видимо, пыталась осознать услышанное.
Ну да, конечно, это странно прозвучало. Служебная командировка…
У меня же никогда не было постоянной работы, и заработки всегда были грошовыми. Можно уже сказать — традиционно грошовыми.
Правда, теперь эту традицию (как и все прочие) я прервал. Не только тем, что за счёт заказчика выехал за границу (кстати, первый раз в жизни), но и тем, что получил первый в жизни весомый гонорар. Те самые деньги на проживание (или «сумма на карманные расходы»). Возможно, по меркам Ками и его друзей это и ничтожно маленькая сумма, но мне две тысячи долларов… Впрочем, об этом я уже говорил. И осталось их — тысяча девятьсот пятьдесят. И ещё двести тридцать шесть рублей. Я же трачу на еду… и на дорогу…
Всё равно, это много.
И меня (помню, как хорошо это помню!) даже охватила какая-то странная гордость.
Неужели гордость оттого, что я так хорошо устроился? Или оттого, что наконец-то на чём-то смог заработать.
Или, скажем, и не гордость это вовсе. Просто уверенность. Наконец-то появившаяся уверенность в самом себе. Кто-то, не я, а кто-то наконец-то определил мне цену, и она оказалась неожиданно большой.
— Командировку? — спросила мама. — Не иначе, на курорт! Ну-ка, скрытник, рассказывай.
Читать дальше