Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

«Э, господа, досада-то какая! Вот и пуговичка на обшлаге отошла немного… Ежели присмотреться повнимательнее, так и увидишь, что лишь на одной ниточке и висит. Хорошо ли это, господа? Вот так войдёшь в департамент, а она — возьми, да и отскочи. Сраму-то то будет!»

«Революционеры сраму не имут!»

«Революционер, способный испытывать стыд — это стыд и позор для революции».

«Но пуговичка, господа… Это ведь и внимание привлечь может!»

«Вот это — другой разговор. Это разговор по существу. Внимание привлекать, безусловно, не надо. Внимание нам совсем ни к чему. Революционер должен раствориться в толпе с искусством военного разведчика, растворяющегося в лесу. Обращайте внимание на пуговички, господа. Это важно. В революции нет мелочей!»

«А ещё, господа, воротник мундира несколько потёрт… Да, вот здесь, на сгибе. Такое впечатление, что носили его весьма неаккуратно, да притом и чистили довольно редко».

«Что вы, друг мой, это совсем новый мундир!»

«Разве? Но новым он выглядит лишь на первый взгляд, если не присмотреться. А если присмотреться, так уж он новым вовсе и не выглядит. Достоин ли такой мундир того, чтобы носил его надворный советник? Может ли своим видом чиновник в таком мундире внушать благоговение и священный трепет подчинённым? Нет, разве что смех нездоровый, прысканье в кулак за спиной…»

«Следует ли обращать на это внимание?»

«Но убедительность, господа! Убедительность образа, убедительность чиновничьей спеси, надутых щёк, вытаращенных глаз, смазанного постным маслом лица… Как важно иногда быть серьёзным, господа!»

«Да, господа, золотое шитьё… Тоже ведь, если хорошенько подумать, компромисс. Да, тот самый…. Но ведь временный, господа? Временный?»

«Всё временно. Всё. А та, где мы — песчинки текут быстро. Очень быстро. Время знает, что когда-нибудь оно закончится и хватается за песок. И скользит, и падает. Струйкой срывается вниз. Там, внизу — холмик, похожий на могильный. Мы — рядом. Мы толкаем время вниз, не даём ему схватится за край, удержаться, потянуть себя, замедлить поток. Мы — рядом. Мы всегда рядом, близко, совсем близко».

«Уже началось?»

«Да. Первый наш друг уже получил приглашение».

«Он согласится?»

«Он давно уже согласен, но пока не знает об этом. Он давно уже с нами. Давно, с самого рождения. Он так давно с нами… Так давно, что мне иногда начинает казаться, что и само рождение его — это часть нашего плана. Но это, конечно, не так. Мы не способны родить… кого-то… что-то… Нет, не способны. Знаете, иногда я жалею об этом».

«Осторожней, друг мой! Ведь и жалость, особенно такая — это тоже путь к компромиссу».

«Я знаю. Но… Без жизни, без самого малого кусочка жизни, пусть даже такой жизни… или, может быть, именно такой жизни — мы бессильны. Потому что бесплотны. Нам нужно принимать жизнь, самый горький настой её, самый тошнотворный отвар её, хотя бы немного, хотя бы по капле, хоть самым скупым и невольным глотком. Но принимать! И золотым шитьём, и пуговицами, и незнакомыми нам друзьями нашими, и словами, и мыслями и всей заразной мудростью нашей мы приходим в мир… А, значит, и мир, хотим мы того или нет, приходит в нас. Ведь это так?»

«Будем осторожны, будем холодны…»

«И когда наш друг придёт к нам?»

«Он уже среди нас. Игорь, вы слышите нас? Вы слышите? Ответьте, Игорь!»

«Господа, кажется… Да, он слышит! Он слышит нас!»

«Игорь, вы помните меня?»

«А меня?»

«Какое шитьё… Золото, чистое золото!»

«Здесь шумно… Трудно разобрать слова. Вы прочитали?.. Да, да, наше приглашение!»

«Он поворачивает голову… Смотрит по сторонам… Да, он вспомнил!»

«Игорь, вы слышите нас?»

— Алкогольный бред… бред ревности… поведение агрессивное, неоднократно задерживался милицией…

— Врёт она всё! — заявил Фёдор.

В отчаянии от того, что никто его не слушает (да, похоже, и услышанные слова не воспринимает всерьёз) Фёдор сел на постель и демонстрантивно отвернулся к окну.

— Не перебивайте, — сказал Торопов. — Продолжайте, Анна Петровна.

Женщина вздохнула тяжело (словно и ей доставалось от фёдоровых буйств), поправила завернувшийся край рукава белого (но в подступивших сумерках казавшегося бело-серым, будто в размытых тенях) халата и продолжила:

— Госпитализирован шестого ноября. При поступлении в клинику при первичном обследовании…

— Врут, врут всё, — прошептал Фёдор и мелко затряс головой.

— Успокойтесь, пожалуйста, — строго заметил Торопов. — Что вы тут трагедию устраиваете? Мы лечим, в конце концов, а не жизни людям ломаем.