Алекс Тарн - Рейна, королева судьбы

Конечно, никто не обеспечивал их продовольствием, но за месяцы скитаний они приучились добывать еду в куда более тяжелых условиях. Многие женщины – а именно они составляли подавляющее большинство уцелевших – вспомнили о ремеслах. Одна шила, другая стригла, третья клеила галоши, а у тех, кто не были способны ни на что путное, оставалась последняя, хотя и довольно рискованная возможность побираться у деревенских церквей по воскресеньям. Торговать телом не имело смысла: румыны и местные не видели необходимости платить за то, что могли в любой момент взять даром, насильно.

Йоселе еще мальчиком часто гостил у сестры и был своим в кожевенной мастерской Золмана Сироты. Теперь это пригодилось; на пару с Рейной они ремонтировали ременную упряжь, тем и жили. В феврале он заболел сыпняком. Больных в гетто свозили в тифозный барак, откуда обычно не возвращался никто. По этому случаю Рейна достала свою последнюю заначку, зашитое в чулке обручальное колечко, и выменяла его на миску куриного бульона. Как видно, организм брата был настолько потрясен этой нежданной роскошью, что переборол болезнь без каких-либо других лечебных средств и медикаментов.

Так втроем они кое-как дотянули до лета, когда выяснилось, что требуется срочно обновить население рабочих лагерей в окрестностях Тульчина в связи с почти полным вымиранием предыдущего состава. Из-за неотложности задачи обитателей гетто Копайгорода везли в лагерь по железной дороге, а не гнали пешком, и это тоже казалось чудом.

В Тульчине занимались торфоразработками.

Там Рейна и Рухля расстались с братом: Йоселе забрали на известняковый завод в Вапнярку, что означало скорую и верную смерть. Больше они не виделись никогда. А осенью пришла другая беда: выяснилось, что Рухля беременна. Это стало результатом одного из бесчисленных изнасилований – скорее всего, еще в Копайгороде. Поскольку полное прекращение месячных из-за недоедания и нечеловеческого быта было общим явлением, сестры обратили внимание на выросший рухлин живот довольно поздно.

Она родила в начале ноября, прямо на нарах кишащего вшами лагерного барака. Молока не было, и мальчик тихо угас уже на следующий день. Рухля не увидела момента его смерти, поскольку наутро после родов ее выгнали на торфоразработки вместе со всеми. Она отработала до вечера, стоя по пояс в черной холодной воде, окрашенной кровавыми разводами. Ей было двадцать лет; до войны она уверяла сестру, что родит по меньшей мере пятнадцать детей.

С первыми заморозками сезон добычи торфа закончился. В один из ноябрьских дней полторы сотни уцелевших обитательниц Тульчинского рабочего лагеря выстроили в две шеренги возле бараков. Из машины вышел офицер в немецкой форменной шинели и двинулся вдоль строя, внимательно вглядываясь в женщин. Время от времени он кивал сопровождавшему его румыну – начальнику лагеря, и женщину отводили в сторону. Одна из отмеченных офицерским кивком девушек истерически вскрикнула и, оттолкнув капо, бросилась бежать к бараку. Как и следовало ожидать, ее застрелили прямо на плацу.

Рейна стояла в первой шеренге перед Рухлей.

До этого ей почти не приходилось иметь дела со швабами, как в тех местах называли немцев.

Единственным швабским офицером, которого она помнила, был интеллигентный эсэсовец в очках, забравший ее отца Аарона Лазари из актового зала хотинской гимназии. Тогда это кончилось отцовской смертью, и Рейна была совершенно уверена, что и на сей раз немецкий отбор завершится тем же результатом. Шваб приближался, медленно и неумолимо.

Рейна и сама не очень поняла, почему она сделала то, что сделала. Она ведь совсем не боялась умереть. Боли боялась, это да. Но швабы, в отличие от румын и украинцев, имели хорошую репутацию эффективных убийц, чьей целью является скорейшее, а следовательно, относительно безболезненное исполнение задачи. Почему же тогда она вдруг шагнула назад и резким движением выставила перед собой сестру? Почему? Потом, многократно вспоминая, обдумывая и заново переживая этот момент, Рейна могла поклясться, что ничего не планировала, не замышляла, не взвешивала. Это словно вышло само собой, на уровне инстинкта: не быть с краю, раствориться в толпе, спрятаться за чьей-то спиной. Пускай выберут не меня, а другого – единственно верная формула выживания, которая вот уже полтора года хранила Рейну, вела ее мимо бесчисленных могильных ям. И Рейна чисто инстинктивно шагнула назад. Просто получилось так, что в ту минуту она могла прикрыться только Рухлей, Рухеле, своей младшей любимой сестренкой.