Титус Попович - Жажда

— Ладно, потом расскажу, — сказала Анна, — говорите вы о своем, не обращайте на меня внимания.

Эмилия поставила на стол домашнее пирожное.

— Не знаю, понравятся ли они барышне, — с сомнением сказала она. — Ведь она, наверно, привыкла к деликатесам из кондитерской.

Эдит побледнела и не смогла ответить ни слова.

— Зачем ты смущаешь ее, мама? Почему называешь «барышней»?

— А она разве позволяет называть ее иначе?

Эдит встала, обошла стол и поцеловала Эмилии руку. Поступок этот показался Эмилии неуместным, хотя и свидетельствовал о хорошем воспитании.

— Какие у тебя красивые волосы, дорогая!

— Тебе, мама, тоже не на что жаловаться. Вот я — так уж начал лысеть… — И Дан откинул пряди со лба, чтобы показать, что у него редеют волосы.

— Потому-то и женись поскорей, деточка, — вмешалась старуха, — ведь плешивым-то тебя никто не возьмет. Разве что такая карга, как я.

— Мама! Что за выражения! Старая женщина, прости господи, а с каждым днем все меньше соображаешь…

— Я прощаю тебя потому, что ты не знаешь что говоришь, — обиделась старуха. — А ты, Флорика, подойди ко мне.

— Меня зовут Эдит, бабушка.

— Подойди поближе. Какая у тебя маленькая ручка… Сразу видно, не привыкла к работе… Ничего, дорогая, ничего. Зато красивая… — и Анна поманила пальцем Эдит. — Ты черненькая? — спросила она.

— Да, — прошептала Эдит. — Даже слишком…

— Это ничего, деточка.

Эмилия принялась расспрашивать Дана об Андрее и дядюшке Октавиане, а он начал подробно рассказывать всякие невероятные истории из их жизни. Воспользовавшись этим, старуха обняла Эдит, притянула к себе и зашептала:

— Ты не сердись, дорогая, на старуху за любопытство. У тебя есть что-нибудь за душой?

— Да, бабушка…

— А деньги? Приданое? Ведь мы-то совсем разорились, когда здесь были венгры…

— Есть, бабушка… у тетушки.

— Много?

— Не знаю. Дан знает.

— Ага… Пойди сюда, я поцелую тебя… Ты мне нравишься. Не толстуха. Как, ты сказала, тебя зовут? Не привыкла я к этим барским именам. Знаю, как зовут у нас в деревне девушек. А у тебя имя красивое. И в библии есть такое имя, как твое…

— Эдит, — смущенно сказала девушка.

— Да, Юдифь. Красивая была женщина. Апостол Соломон для нее псалмы писал… Смотрите не выбрасывайте на ветер деньги. Купите себе красивый дом и землю. Земля вещь хорошая… Что бы ни стряслось, а земля всегда остается там, где оставил ее всемилостивый бог… А тебе не будет противно, коли я поцелую тебя?

Старуха слегка прикоснулась губами к щеке Эдит и почувствовала, что она мокрая от слез.

— Почему ты плачешь, девочка дорогая?

— Я так счастлива, бабушка… У меня нет ни матери, ни отца…

— Ничего. Эмилия будет тебя любить. Моя дочь добрая. Ты только сумей с ней поладить немножко для начала.

Анна откинулась на спинку стула.

— А вы о чем там болтаете? О нас совсем забыли? Правильно, Дануц, однажды дядюшка Микулае сказал мне: «Аниуца, говорит, пока человек молод и в силах, все только на него смотрят, а потом всем на тебя наплевать… одна дорога — в могилу». Проживете с мое, тогда поймете… Что вы теперь знаете!

— Мама, дорогая, — вмешалась Эмилия. — Детям надоели твои истории. Дануц слушает их с пяти лет.

— Наоборот, мне это очень интересно, — возразил Дан.

— Дануц, внучок, ты умеешь петь?

— Что ты, бабушка, разве ты не знаешь, что у меня голос, как у каплуна.

— Да, бог не наградил тебя этим даром, но зато дал тебе много другого. Милли, налей мне еще стакан вина, только без кислой воды… сельтерской. Эта вода только цыплятам под стать.

— Смотри, опьянеешь, мама…

— Ну и что же? И напьюсь. Тебе что за дело? Эй, Джеордже, давай чокнемся с тобой.

— За твое здоровье, мама…

Неожиданно старуха запела необыкновенно молодым голосом:

Эту песню любил твой дед Михай, упокой господи душу его, хороший был человек. Мягковат только. Ты, Эмилия, в него уродилась. Кабы не я, плохо бы тебе пришлось. Дануц, крошка моя, помнишь песенку, которую я пела тебе, когда ты был маленьким и не засыпал?

И старуха снова запела, но теперь тихо и печально, опустив глаза:

— Стойте! — прислушалась Эмилия. — Что это?

С улицы доносились звуки другой песни. Слов нельзя было разобрать.

— Это крестьяне возвращаются с поля, закончили дележ земли, — догадался Джеордже.