Титус Буркхарт: Алхимия / Нотр-Дам де Пари

Если бы дело обстояло так, алхимическое произведение каждый раз было бы импровизацией. Ничего подобного нет: магистерий обнаруживает безусловный принцип единства, далекий от неопределенности авантюры, обладает параметрами «искусства» — доктриной и методом, которые передаются от учителя к ученику, и общий характер коих, сколь возможно судить по символическим описаниям, приблизительно один и тот же, как в античности, так и новое время, как на Западе, так и на Дальнем Востоке. Чтобы знание, откровенно абсурдное, несмотря на бесчисленные разочарования и провалы, удержалось с такой настойчивостью и верностью в цивилизациях столь различных — сей невероятный факт, похоже, никого не удивляет. Либо алхимики в страстных самообольщениях культивировали миф, разоблаченный природы тысячу раз, либо их эксперимент рассматривался на другом плане реальности, неведомом современной эмпирической науке. Говоря логически, две альтернативы не имеют шанса одновременного пребывания. Однако и для современной «глубинной психологии» — она ищет в алхимическом символизме доказательства своей тезы о «коллективном бессознательном». Согласно данной тезе, алхимик проецирует на свой поиск, весьма сомнамбулический, энергии собственной души, до этого ему неизвестные, и, не отдавая в том отчета, устанавливает нечто вроде связи между своим обычным поверхностным сознанием и латентными потенциями «коллективного бессознательного». Подобная «связь» сознательного и бессознательного пробуждает внутренний эксперимент — алхимик субъективно трактует оный как процесс достижения желательного магистерия. Этот взгляд на вещи равным образом предполагает, что начальная интенция алхимика — фабрикация золота.

Алхимик рассматривается как пленник, захваченный обманутый собственной и имагинативной «проекцией», думающий и функционирующий на манер сомнамбулы. Объяснение соблазнительное, приближающееся к истине для того, чтобы радикально от нее удалиться. Действительно, духовная реальность, которая открывается в алхимическом произведении, довольно-таки бессознательна для неофита. Это реальность, глубоко затаенная в душе. Однако нельзя смешивать «тайную глубину» с хаосом «коллективного бессознательного», даже если признать за этой более чем эластичной концепцией какую-либо ценность.

Алхимический «фонтан юности» не вырывается из темной психической бездны, а течет из источника любой вневременной истины. Фонтан скрыт от алхимика в начале «действа», поскольку находится не под феноменами ординарного сознания, но над ними, на уровне крайне высоком.

Гипотеза психологов рассеивается в ясном понимании: настоящие алхимики никогда не пленялись алчной грезой фабрикации золота и не преследовали свою цель, как сомнамбулы или согласно игре пассивных «проекций» бессознательного. Совершенно напротив: они покорялись хорошо изученному методу, символически выраженному в терминах металлургии — искусства трансмутации обычных металлов в серебро или золото, что, очевидно, сбивало с толку неквалифицированных искателей: однако метод, логичный и глубокий, здесь неповинен.

Алхимия известна, по меньшей мере, с середины первого тысячелетия перед Иисусом Христом, и, вероятно, возникла в начале железного века. Каким образом могла она существовать столь долго и в цивилизациях столь несхожих — Дальнего и Ближнего Востока. На этот вопрос большинство историков отвечают так: человек везде человек, он всегда подвергался искушению быстрого обогащения, тешась иллюзией трансмутации обячных металлов в золото или серебро, пока экспериментальная химия девятнадцатого столетия не доказала, что один металл нельзя обратить в другой. На самом деле, это не соответствует истине, а зачастую противоположно ей. Золото и серебро были сакральными металлами задолго до любых коммерческих трансакций: они есть земное отражение солнца и луны и всех реальностей духа и души, связанных с небесной диадой. До средних веков, по крайней мере, ценности двух благородных металлов определялись в зависимости от обращения двух небесных тел. На древних монетах часто изображались фигуры и знаки солнца и его годового цикла. Для людей дорационалистических эпох, отношение двух благородных металлов к двум небесным светочам было очевидно: понадобилась плотная туча механических понятий и предрассудков, дабы затмить ясность этого отношения и представить его простым эстетическим акцидентом.