Титус Попович - Жажда

Джеордже очень устал. Его утомила бурная радость крестьян, их бесконечные благодарности вызывали в нем смущение и легкую грусть. Представитель уездного комитета партии довез его на машине до креста у околицы. По пути домой он встретил Марию Урсу. Одетая во все черное, она была очень бледная и словно постарела. Джеордже протянул ей руку, хотя чувствовал себя неловко, — он еще не знал, известно ли в ее семье, что именно он застрелил Эзекиила.

— Мария, я думал о тебе и…

Но девушка, видно не заметив протянутой руки, бросила на Джеордже быстрый взгляд и опустила глаза на комья белой высохшей земли.

— Не надо, господин директор, не заботьтесь больше обо мне… Я рассказала все батюшке.

— Ну и что же он? — обеспокоенно спросил Джеордже.

— Ничего… Его больше нет в доме…

— Как нет? Уехал из деревни?

— Нет… Куда ему ехать? Но дома все одно, что нет… Большое вам спасибо. Прощайте.

Джеордже приподнял крышку одного из ульев, и пришедшая в голову аналогия показалась ему фальшивой и банальной. «Мы по-своему слабы, — думал он. — И я и сын. Стараемся прилепиться к чему-нибудь или к кому-нибудь, чтобы обрести самих себя. Только глупцы, как Октавиан, могут считать себя сильными…»

Джеордже направился к протоке. Камыш здесь буйно разросся и беспокойно шумел на ветру. Дан и Эдит сидели на берегу и бросали комочки земли в зеленую неподвижную воду. Услышав шаги, девушка встала и покраснела от смущения. На ней было белое платье в яркую зеленую крапинку. Ветер раздувал подол, и Эдит в страхе придерживала его обеими руками.

— Обед готов, пойдемте домой.

Дан смеялся, сверкая белыми зубами, и выглядел совсем еще мальчиком.

— Знаешь, папа? — оживленно болтал он. — Мы с Андреем вырыли здесь убежище, когда ждали бомбежек. Потом мы похоронили в нем Пуфи, на этом дело и кончилось.

— А вы, Эдит, знакомы с Андреем?

— А как же, — засмеялся Дан. — Боится его, как огня.

— Почему вы все время молчите, Эдит? — спросил Джеордже.

— Потому, что вы обращаетесь ко мне на «вы».

У девушки был приятный, немного гортанный голос.

— Хорошо, я буду говорить вам «ты»…

— Она говорит неправду, папа. Конфузится, поэтому и молчит.

Эдит снова залилась румянцем и бросила на Дана быстрый, как молния, взгляд.

— Эдит решила, что мама очень огорчена нашей свадьбой.

— Замолчи! — воскликнула девушка и вцепилась ногтями ему в руку.

— Я ее уверяю, что это неправда, — продолжал Дан. — Говорю ей, что ты коммунист и поэтому…

— Замолчишь ты наконец? — остановил сына Джеордже. Он подошел к девушке и взял ее за подбородок. — Эдит, я ничего не знаю о тебе, слышал только, что на твою долю выпали большие испытания.

— Отец считает, что страдания сближают, верит в диалектику страданий, — серьезно сказал Дан.

— Пойдемте лучше обедать и оставим эти серьезные темы. Вы еще дети. Слишком молоды… Этим все и объясняется.

Обедали в кухне. Как только солнце склонялось к западу, здесь становилось сумрачно. На полках тускло поблескивали медные кастрюли. Все казалось темным от копоти и унылым.

С необычными для него подробностями Джеордже рассказал о разделе земли, о том, как Катица Цурику вдруг запела «Интернационал», который она неизвестно когда успела выучить, а из Супреуша звонили, что Пику нашли мертвым в лесу с зажатой в кулаке размокшей бумажкой. Что там было написано, никто не смог разобрать.

Эдит не осмеливалась поднять глаз от тарелки, чувствуя на себе недоброжелательный, пытливый взгляд Эмилии. Глаза девушки несколько раз наполнялись слезами. Старуха с аппетитом ела и расхваливала все, что подавалось на стол.

— Никто так не умеет готовить, как моя дочь. Все так и тает во рту. Женщина, которая не умеет стряпать, не женщина.

Анне тоже налили вина, и она выпила один за другим два стакана.

Дан с восхищением смотрел на старуху.

— Бабушка, дорогая, — не выдержал он. — Ты самая замечательная женщина на свете. Будь мы хоть наполовину такие, как ты, то перевернули бы весь мир вверх тормашками.

Старуха растроганно зашмыгала носом.

— Дал бы мне господь бог здоровья дожить до правнуков. До детишек ваших. Вырастила бы их в страхе божьем. Сказки бы им рассказывала. Я много их знаю, еще от дяди Микулае…

— Не знаю, что это с бабушкой, — шепнула Эмилия сидевшему рядом с ней Дану. — Последние дни у нее с языка не сходит дядя Микулае.

— А какой он был, дядя Микулае? — спросил Дан. Ему всегда нравились рассказы бабушки, и он терпеливо слушал их, что льстило старухе.