Мо Янь - Сорок одна хлопушка

В разгар рабочего дня ворота мясокомбината плотно заперты. Они не были сварены из железной арматуры в палец толщиной, как ворота школы (просвет большущий, телёнок мог протиснуться); ворота были добротные, из двух больших стальных листов. Должно быть, такие могли открыть лишь пара молодых здоровяков, да ещё со страшным скрежетом. Это в моём представлении, потом же я пару раз наблюдал, как их открывали и закрывали, и этот процесс мало отличался от того, каким я его себе представлял.

Привлекаемый мясным ароматом, я спустился с дамбы, пересёк широкое асфальтированное шоссе и окликнул чёрную собаку, которая уныло прогуливалась у обочины. Подняв голову, она посмотрела на меня безрадостным взглядом вступившего в преклонный возраст старика. Дойдя до нескольких домиков на обочине, она остановилась, глянула на меня ещё раз и улеглась у входа. Я заметил на кирпичной стене у этого входа белую деревянную табличку с большими красными иероглифами. Я этих иероглифов не знаю, зато они знают меня. Ага, это недавно устроенный карантинный пункт, всё мясо с отцовского комбината только после того, как здесь проставят синюю печать, могло поступать на внешний рынок — в уездном городе, в провинциальном центре и даже дальше. Куда бы оно ни шло, нужно было лишь проставить здесь синюю печать — и получаешь зелёный свет.

Перед этим только что возведённым зданием из красного кирпича с черепичной крышей я не стал задерживаться, потому что там никого не было. Через грязные оконные стёкла я увидел внутри два конторских стола и несколько разбросанных в беспорядке стульев. Столы и стулья были новые, с них ещё не вытирали пыль. Я знал, что это пыль ещё со склада мебельной фабрики. В оконную щель резко пахнуло краской, я несколько раз подряд звонко чихнул.

Не задержался я здесь в основном потому, что меня влёк запах мяса, доносившийся с отцовского комбината. Хотя новогодние праздники и прошли, на столе у нас дома самая разная мясная еда уже не была редкостью, но мясо, это дьявольское изобретение, как говорят, напоминало женщину — никогда им не насытишься. Сегодня наешься до отвала, а завтра опять хочется. Если бы люди, наевшись один раз мяса, больше не хотели его есть, отцовский мясокомбинат быстро вылетел бы в трубу. Этот мир устроен таким образом, потому что есть мясо у людей вошло в привычку, потому что, поев однажды, они хотят ещё раз, ещё и ещё, и это становится их натурой.

Во дворике перед храмом появились четыре лотка продавцов жареного мяса. Белые зонты от солнца, загорелые до красноты лица, высокие колпаки. Я посмотрел на пустырь к северу от шоссе — там лотков наставили видимо-невидимо. Белые зонты стояли вплотную друг к другу, я даже вспомнил о песчаных отмелях на берегу моря. Похоже, сегодня размах торговли больше, чем вчера. Сколько же их, этих желающих поесть мяса, которые могут его есть? В средствах массовой информации каждый день живописуют вред от поедания мяса и пользу от вегетарианской пищи, но сколько же людей отказываются от него? Глубокоуважаемый мудрейший, глядите-ка, Старшóй Лань тоже здесь. Он уже мой старый знакомый, только вот ещё не представилось возможности поговорить. Уверен, как только такая возможность появится, мы быстро станем добрыми друзьями. Как сказал его племянник Лао Лань, наши семьи, можно сказать, связаны старинной дружбой. Если бы отец моего отца не отвёз, рискуя жизнью, его и его братьев за заградительную линию в районы, контролируемые гоминьданом, откуда бы взяться его последующим блестящим успехам? Старшóй Лань — большой человек, обладающий огромной властью, да и у меня, Ло Сяотуна, тоже не простая история. Вы только взгляните, мясной божок, стоящий у стены храма — это я в детстве, в детстве я уже стал небожителем. Старшóй Лань восседает в открытом паланкине типа сычуаньского. При движении паланкин поскрипывает. За его паланкином следуют ещё одни носилки, в которых устроился, похрапывая, пухлый ребёнок, в уголках рта у него собралась слюна. Впереди и позади паланкина несколько телохранителей, а также две по виду доверенные мамки средних лет. Паланкин опустился на землю, Старшóй Лань вышел. Давненько не виделись, вроде чуть раздобрел, под глазами чёрные круги и мешки. С виду немного унылый. Носилки с мальчиком тоже поставили на землю, но тот продолжал сладко спать. Подошедшие мамки хотели разбудить его, но Старшóй Лань жестом остановил их. Он осторожно приблизился, вынул из кармана шёлковый платок и вытер ребёнку слюну. Мальчик проснулся, уставился на него, потом широко раскрыл рот и заревел.