Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Не плачь, деточка, — успокаивал его Старшóй Лань. Но ребёнок не унимался. Одна мамка потрясла перед лицом ребёнка красным барабанчиком-погремушкой. Ребёнок взял барабанчик, потряс им пару раз, отбросил и снова заплакал. Другая мамка обратилась к Старшóму Ланю:

— Господин, барчук, наверное, есть хочет.

Тот скомандовал:

— Быстро мясо сюда!

Увидев, что появился клиент, четверо поваров застучали ножами и вилками в руках, громко приговаривая:

— Жареное мясо, жареное мясо по-монгольски!

— Жареные бараньи шашлычки, настоящие бараньи шашлычки из Синьцзяна!

— Говядина, жаренная в масле на сковороде!

— Запечённый гусёнок!

Старшóй Лань махнул рукой; и четверо телохранителей чуть ли не хором воскликнули:

— По порции каждого, живо!

В мгновение ока подоспели Четыре Больших блюда, полные аппетитного, горячего, шкворчащего маслом мяса. Одна мамка торопливо разложила складной стол для еды и поставила перед ребёнком. Другая повязала ему розовый нагрудник с вышитыми на нём милыми пандами. На столик можно было поставить лишь два блюда, другие два держали телохранители. Они стояли перед столиком, ожидая, когда на нём освободится место. Обе мамки прислуживали ребёнку. Ни ножом, ни вилкой он не пользовался, ел руками, запихивая в рот кусок за куском. Щёки у него высоко вздымались, похоже, он и не пережёвывал, видно было по выпрямленной шее, что он заглатывал куски мяса один за другим, как мышек. Сам мастер поедания мяса, я смотрел на этого ребёнка, как на родного брата, хотя поклялся больше не есть мяса. У этого ребёнка был просто талант к мясной еде, больший, чем когда-то у меня. Я мог есть мясо, но мне нужно было немного прожевать его и лишь потом глотать, а этому ребёнку с виду лет пять, а он совсем не жуёт. Просто запихивает в рот. Я не успел оглянуться, как два блюда жареного мяса уже были у него в животе. В душе я преисполнился уважения, вот уж вправду на мастера всегда найдётся мастер покруче. Мамка унесла пустые блюда, а телохранители тут же поставили на столик перед ребёнком блюда, которые держали в руках. Он схватил гусиную ногу и ловко вонзил в неё зубы. Они у него были невероятно острые — он объедал мясо даже с сочленений сухожилий на гусиной ноге, во рту у него кости становились гладкими, ножом так чисто не соскребёшь. Когда ребёнок сосредоточился на еде, Старшóй Лань пристально следил за его ртом. Его рот тоже непроизвольно жевал, будто полный мяса. Эти движения были неподдельно выразительны. Такие мог инстинктивно совершать только близкий родственник. Тут я понял, что этот ребёнок-мясоед — сын Старшóго Ланя и ушедшей в монастырь Шэнь Яояо.

Размышляя о людях и мясе, я дошёл до отцовского мясокомбината. Ворота плотно закрыты, калитка рядом тоже. Я попробовал постучать в неё — звук получился такой громкий, что я сам испугался. «Вообще сейчас время занятий в школе, — подумал я, — и, если я появлюсь перед родителями в это время, они вряд ли обрадуются». И неважно, по какой причине. Они уже заразились от Лао Ланя и считали, что, только пройдя через школу, я смогу выделиться среди других, или, другими словами, стоит мне поступить в школу, так сразу будет видно, что я выделяюсь. Было ясно, что понять меня они не могут, пусть я даже расскажу всё, о чём думаю, всё равно не поймут. Вот так и страдают все похожие на меня талантливые дети. Мне не следует в это время появляться на работе у отца, но налетающий аромат мяса из кухни непреодолим. Задираю голову, смотрю на небо, оно такое голубое, солнце сверкает, время идти обедать к Лао Ланю ещё не пришло. А почему нужно идти обедать к нему? Потому что отец и мать домой на обед не возвращаются, Лао Лань тоже, так что Лао Лань велит невестке Хуан Бяо готовить обед на всех и одновременно ухаживать за его женой, прикованной к постели болезнью. Дочь Лао Ланя Тяньгуа училась в третьем классе начальной школы. Поначалу у меня не было тёплых чувств к этой светловолосой девчонке, а теперь есть: в основном я отношусь к ней хорошо, потому что она очень бестолковая, раздумывает над задачами очень поверхностно и, если посчитает неправильно, начинает лить слёзы, дурья башка. Моя сестрёнка, конечно, тоже обедает в семье Лань. Она у меня тоже способный ребёнок. У неё тоже есть привычка вздремнуть во время урока. А также особенность пребывать не в настроении, когда нет мяса. А вот Тяньгуа мяса не ест и, глядя, как мы с сестрёнкой поглощаем мясо большими кусками, ругает нас и называет волками. А мы, с жалостью глядя, как она ест вегетарианскую еду, платим ей тем же и называем овцой. Жена Хуан Бяо женщина сообразительная, у неё белое лицо, большие глаза, короткие волосы, красные губы, белые зубы, смеётся каждый день, даже когда одна на кухне моет посуду. Она, конечно, знает, что мы с Цзяоцзяо приходим вместе, но для неё главное — обслуживать Тяньгуа и её мать, поэтому она готовит главным образом вегетарианскую еду, иногда бывают и мясные блюда, не очень вкусные, потому что она не очень старается их готовить. Поэтому у Лао Ланя мы столуемся без особого удовольствия. Во всяком случае, у нас всегда есть возможность набить живот мясом за ужином.