Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Вы кто такие? — кричал Хуан Бао, обхватив голову руками. — С чего людей бьёте? — Между пальцами у него текла кровь. Не говоря ни слова, люди, знай, замахивались и опускали дубинки на головы Хуан Бао и его подручных. Не желая уронить себя на глазах у всех, Хуан Бао кричал: — Ну погодите, паршивцы…

Люди, пошатываясь, выбегали на шоссе — происходящее не соответствовало здравому смыслу, но я видел всё это собственными глазами. Старшóй Лань присел на корточки перед головой одного из страусов и ткнул пальцем в ещё чуть подрагивающие ворсинки. Потом встал, вытер запачканный палец шёлковым платком и подбросил его вверх. Под порывом ветерка платок взмыл в небо, словно огромная белая бабочка, и исчез из моего поля зрения. Старшóй Лань подошёл к воротам храма, постоял немного, снял тёмные очки, словно специально для того, чтобы я смог увидеть его лицо. Я увидел следы прожитых лет, увидел мрачный взгляд глаз. Со стороны площадки донёсся пронзительный рёв, этот звук исторгла большая труба, а потом мужской голос торжественно провозгласил:

— Десятый мясной фестиваль двух частей города, а также церемония закладки первого камня храма бога мяса объявляются открытыми!

В конце концов, озарённый светильниками и свечами нашего дома, громко балагуря, появился Лао Лань в накинутой шинели из драпа цвета хаки, под которой виднелась шерстяная военная форма. Форма была настоящая, на воротнике и плечах оставались следы от петлиц и погон. Шинель старшего комсостава тоже настоящая, с блестящими золотыми пуговицами. Лет десять тому назад шерстяную армейскую форму у нас носили сельские и городские ответственные работники ганьбу, как и в семидесятые годы ношение серых суньятсеновских френчей из лавсана было якобы отличительным признаком ганьбу народных коммун. [51] Народные коммуны — высшая административная единица в сельских районах Китая с 1958 по 1985 год. Лао Лань хоть был ганьбу деревенским, но позволял себе разгуливать в шерстяной военной форме, чтобы все видели — он не простой деревенский ганьбу. В деревне ходили слухи, что Лао Лань побратался с мэром города, и теперь никакой мэр ему не помеха. Наоборот, это деревенскому и городскому начальству, чтобы подняться по служебной лестнице, чтобы разбогатеть, нередко приходилось заискивать перед ним.

Лао Лань вошёл в наш ярко освещённый дом, шевельнул плечами, и шинель упала в руки вплотную следовавшего за ним, с виду бестолкового, а на самом деле очень даже неглупого Хуан Бао. Подхватив шинель, Хуан Бао почтительно встал с ней позади Лао Ланя, как со знаменем. Он приходился двоюродным братом Хуан Бяо, тому самому, который оставил забой скота и стал разводить собак, и, конечно, двоюродным деверем его красавице жене. Он хорошо владел боевыми искусствами, умел обращаться с пикой и палкой, взлетать на карнизы и ходить по стенам, номинально считался командиром роты ополченцев, а на самом деле был телохранителем Лао Ланя.

— Выйди и подожди там, — велел ему Лао Лань.

— Как можно? — засуетилась мать. — Прошу за стол!

Но Хуан Бао мелькнул в дверях и исчез во дворе.

Лао Лань потёр руки, извиняясь:

— Простите, что заставил долго ждать. Ездил в город обсудить кое-какие вопросы, возвращался поздно. Снег, дорога обледенела, быстро ехать опасно.

— У старосты тысячи дел каждый день и всё же смог лично пожаловать, мы чрезвычайно тронуты… — Отец нерешительно топтался у края круглого стола, старательно произнося каждое слово.

— Ло Тун, — делано хохотнул Лао Лань. — Несколько лет не виделись, а ты так здорово изменился!

— Постарел, — отец снял шапку и погладил себя по голой голове. — В волосах полно седины.

— Я не об этом, — сказал Лао Лань. — Стареть все стареют, я о том, что не виделись несколько лет, и ты говорить научился, никакой несдержанности, и излагаешь как по-писаному, ну просто интеллигент!

— Ты шутишь, — отмахнулся отец. — Я за последние несколько лет столько глупостей натворил, через столько невзгод прошёл, понял, что я не прав, и очень прошу у вас прощения…

— Да что ты говоришь такое? — словно бессознательно теребя порванное ухо, снисходительно заявил Лао Лань. — Кто из людей не делает за жизнь глупостей, даже святые и Жёлтый император не исключение.

— Ладно, не будем об этом, садитесь, староста, — любезно засуетилась мать.

Вежливо подождав немного, Лао Лань с отцом всё же уселись на деревянных стульях, которые мать одолжила в доме двоюродной сестры.