Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Знаешь меня?

— Ты…

— Я — Вань Сяоцзян, соревновался с тобой в поедании мяса и проиграл.

— A-а, ну ты и раздобрел.

— Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, я, как и вы, отжил своё, хватит, не хочу больше жить ни минуты. Прошу вас, убейте меня. Можно ножом или ножницами, что у вас в руках, можно моим ножом, других просьб у меня нет, нет и никаких причин, просто прошу вас убить меня.

— Катись-ка ты отсюда, — сказал я. — Никакой вражды между нами нет, с какой стати убивать тебя?

— Да, — подтвердил он, — между нами действительно нет вражды, я просто хочу, чтобы вы убили меня.

С этими словами он попытался всучить мне свой нож. Мы с сестрёнкой шарахнулись от него, но куда бы мы ни направлялись, он следовал за нами. При его тучной фигуре движения были удивительно быстрыми — просто результат скрещивания кота и крысы. Как называют это создание, мы не знаем, но, как бы то ни было, отделаться от него нам не удалось.

— Так вы, в конце концов, будете убивать меня?

— Не будем!

— Ладно, вы не будете, тогда я сам себя потихоньку убью, — проговорил он и кончиком ножа прочертил у себя на животе разрез, неглубокий: сперва показался желтоватый жир, потом потекла кровь.

Сестрёнку стало тошнить.

— Будете убивать меня, нет?

— Нет.

Он ещё раз резанул себя по животу.

Мы с сестрёнкой повернулись и побежали прочь. Он не отставал ни на шаг. С высоко поднятым ножом, с залитым кровью животом он мчался за нами и вопил:

— Ну убейте меня… Ну убейте меня… Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, сделайте милость, убейте меня…

На следующее утро, как только мы показались у ворот мясокомбината, он тут же примчался, размахивая ножом, перебирая ножками и выставляя напоказ исполосованный живот.

— Ну убейте меня… Ну убейте меня… Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, сделайте милость, убейте меня…

Мы отбежали довольно далеко, но и там могли слышать его вопли.

Вернувшись домой и даже не успев отдышаться, мы услышали на улице треск мотоцикла. Человек в чёрных очках на мотоцикле с коляской цвета хаки остановился у ворот нашего дома. Из коляски выкарабкался Вань Сяоцзян с большим ножом в руках и, выпятив живот и покачиваясь, вошёл в наш двор и сразу громко заорал:

— Ну убейте меня… Ну убейте меня…

Мы заперлись в доме, Вань Сяоцзян принялся биться в створки толстым задом, ударялся в них и вопил так пронзительно, что, казалось, разлетятся стёкла. Мы заткнули уши, но всё равно чувствовали, что это невыносимо. Было видно, как под его нескончаемыми ударами двери начинают ходить ходуном, постепенно вылезают шурупы, крепящие створки дверей к дверной раме, наконец двери рухнули с грохотом, сопровождаемым звоном разбитых дверных стёкол. На створки дверей и осколки стекла он и свалился.

— Ну убейте меня… Ну убейте меня… — вопил он, загнав нас в угол.

Мы с сестрёнкой проскочили у него под мышками и помчались по улице. Мотоцикл вплотную следовал за нами, естественно, преследовали нас и вопли Вань Сяоцзяна.

Мы с сестрёнкой выбежали за околицу на пахотную землю, заросшую сорняками, но этот водитель мотоцикла, похоже, был, мать его, выдающейся фигурой в мотоспорте — он вёл мотоцикл через заросли трав высотой в половину человеческого роста, одна за другой преодолевал канавы с застойной водой, распугивая множество необычных диких животных, потомство смешанных совокуплений и гибридизации. Терзавшие психику вопли Вань Сяоцзяна постоянно звенели в ушах…

Вот так, мудрейший, пытаясь скрыться от этого хулигана Вань Сяоцзяна, мы ушли из родных мест, начали бродячую жизнь. Помотавшись три месяца в чужих краях, вернулись домой. Войдя в ворота, увидели, что всё в доме разворовано подчистую, не было ни телевизора, ни магнитофона, сундуки перерыты, ящики стола выдвинуты, даже котлы и те унесли, и оставшиеся закопчённые подставки под них представляли жуткое зрелище, как два беззубых рта. К счастью, большой миномёт так и оставался в углу пристройки, скрытый чехлом, на котором лежал толстый слой пыли.

Мы сидели на приступке ворот своего дома, смотрели на прохожих и то громко, то тихо плакали. Многие приносили глиняные горшки, бамбуковые корзины, пластиковые пакеты — и в горшках, и в корзинах, и в пакетах было мясо, ароматное, такое близкое — и ставили перед нами. Они ничего не говорили, лишь молчаливо смотрели на нас. Мы понимали, они надеются, что мы поедим мяса. Хорошо, добросердечные хозяева и хозяюшки, дядюшки и тётушки, старшие братья и сёстры, мы поедим мяса, мы едим.