Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

– А что мне порт, – хмуро ответила девочка и, выскользнув из ее рук, села к столу.

За едой почти не разговаривали: каждый думал о своем. Большие часы в углу постукивали маятником, с улицы доносилось цоканье копыт, но шумно не было – не то что в Сити. Когда завтрак уже подходил к концу, в спальне заплакал младенец. Тави привычно сделала матери знак, и та поспешила на зов. Вскоре все стихло, лишь часы продолжали свой мерный отсчет. Пора было трогаться в путь.

Смуглая черноволосая горничная, похожая на метиску, успела навести порядок в ее спальне – вернее сказать, в спальне для гостей, ведь она, Делия, и была здесь гостьей, коротая промежуток между старой жизнью и новой. Утренний свет беспрепятственно лился в комнату, на золотистый сияющий паркет, на аккуратно застеленную кровать, где Делия пролежала без сна и еды двенадцать часов в тот день, когда вывесили списки. Два чемодана громоздились у стены – те самые, с которыми она приехала в Мельбурн. Если судить по вещам, ничего в ее жизни не изменилось за эти пять лет – не убавилось, не прибавилось. Но что могут знать вещи? Чемодан, сумочка, одна шляпная коробка, другая. Кажется, все собрано. За стеной расхаживала взад-вперед Агата, стараясь соизмерять твердость своих шагов с тем ощущением звука, которое, хочешь-не хочешь, приходится в себе развивать, чтобы не тревожить лишний раз впечатлительного, пугливого ребенка. Когда-то она, Делия, тоже была таким ребенком, и злых шалостей сводного брата было достаточно, чтобы превратить ее в неуверенное, робкое существо, не имеющее собственного мнения. А теперь она даже не может вновь встретиться с Генри и посмотреть на него новыми глазами. Смерть забирает всех – и подлецов, и героев.

Она сама вынесла свои коробки и чемоданы в холл. Витражное окошко над дверью горело изумрудным и ярко-красным – пышная телопея дразнилась яркими цветками, словно живая. Надев шляпку, Делия тихонько подошла к хозяйской спальне и заглянула внутрь. Агата, стоявшая над кроваткой, приложила палец к губам.

«Ты уже собралась?»

«Да. Хочу приехать в порт пораньше: боюсь, будет много возни с багажом».

Она кивнула в ответ. Делия на цыпочках приблизилась к кроватке, взглянула в последний раз на умиротворенное личико, полускрытое складками голубой фланели, и бесшумно покинула комнату.

Высокие кожаные ботинки застегнуты на все пуговицы. В сумке – билет, паспорт и кошелек. Перчатки – новые, лайковые, глухо-черные, словно сажа от пожарища. Она купила их вчера: те шелковые, что она носила в первые месяцы приезда, давно истрепались – так часто приходилось ей бывать на людях во время своего первого, ненастоящего, легкомысленного траура. Служанка и Тави помогли ей вытащить вещи на крыльцо. День выдался чудесный: ветер, переменившись, начал дуть с юга и вместе с прохладой нес невыразимо приятный запах соленых волн. Все эти две недели, живя у Агаты, Делия не могла надышаться морским воздухом. Тихий район, где молодожены сняли коттедж в прошлом году, узкой полосой тянулся между обширным парком и набережной, и это было лучшее место из всех, что она видела в Мельбурне.

«Что-то соседа нашего не видно, – озабоченно сказала Агата, тронув ее за плечо. – Может, сходить за ним? А то вдруг забыл».

Но Делия уже слышала скрип далеких ворот и хруст колес по гравийной дорожке. Степенно и неспешно, словно катафалк, экипаж выплыл из-за угла. Это была охотничья двуколка, запряженная большеголовой седенькой лошадкой. Возница казался под стать ей: борода его была такой же масти.

– Всё поместится! – прокричал он, проворно спрыгнув на землю. Он всегда говорил с Агатой громко, как со своей туговатой на ухо женой. – У вас и вещей-то нет совсем.

Делия и глазом не успела моргнуть, как часть ее пожитков скрылась в собачьем ящике под сиденьем, а остальное было привязано к заднику двуколки; и когда сосед воскликнул: «Вот и всё!», она поняла, что это действительно всё. Сейчас она простится с родными – быть может, навсегда.

– Ты всегда уходишь, – выдохнула Тави, крепко прижавшись к ней.

– Прости. Я бы хотела быть с вами, но в жизни все так сложно… Ты потом поймешь. Ты не забывай меня, ладно?

Ей думалось – все в душе онемело, как немеет отбитая рука или нога; но оказалось, что она по-прежнему может чувствовать боль, и, разомкнув объятья, Делия больше не пыталась удержать улыбку на лице.

«Обязательно напиши», – сказала Агата. Она никогда не умела прощаться, и все их расставания в лонсестонском порту были неловкими и преувеличенно-бодрыми.