Владимир Мазурин - Дурные деньги

Начал с того, что более всего его заботило, когда он хозяйничал дома один. Корова у них была породистая, доила помногу, и он замучился вконец с молоком, потому что девать его было некуда. Сергей предлагал его бесплатно тем, кто не имел коров, однако бесплатно не брали, приносили деньги и, если он отказывался принимать их, от молока, в свою очередь, тоже отказывались. Творогом он кормил кур и собаку, но все равно его скапливалось столько, что впору было выбрасывать на помойку. Сметану он не знал, куда и девать. Выручала соседка. Собравшись на базар, она брала ее с собой и продавала там. До болезни мать тоже сбывала излишки «молосного» в районном поселке. Теперь, после операции, о таких поездках не могло быть и речи. Вот об этом-то и заговорил Сергей, когда мать, подоив корову, вернулась в избу. Она некоторое время молчала и явно насторожилась, угадав, куда клонит сын. Молчание длилось не менее минуты, потом мать сказала, что до отела осталось чуть больше двух месяцев и корову пора запускать. «А дальше что?» — немедленно последовал вопрос. Мать неуверенно ответила, что к тому времени она, может быть, поправится. «Через два-то месяца? — возразил Сергей. — А врач что тебе сказал?» Мать растерялась, потому что такого скорого выздоровления врач ей, увы, не обещал. «А когда корова отелится, — продолжал Сергей, пользуясь замешательством матери, — хлопот прибавится: надо ведь и за теленком ухаживать. К тому же молока будет больше. Куда девать его?» О поездках в райцентр он даже мысли не допускал. Мать поняла его и снова замолчала — на сей раз надолго. «Так что же, продавать корову?» — подавленно спросила она, процедив молоко в кринки и составив их под лавку. «Продавать, мама», — твердо ответил Сергей…

Прихватив по пути вилы для разбрасывания навоза, он прошел в огород. Вспоминать о том, как продавали корову, как заводили ее в кузов машины, как мать вдруг словно бы осиротела, когда грузовик медленно тронулся, а она стояла и немо смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, было больно.

Тихое майское утро сияло своими щедротами — земными и небесными. Одуванчики, в изобилии цветущие вокруг, слепили глаза. Доверчивые к теплу, распускались розовато-белые яблоневые бутоны — оживали, возвращались к жизни немногие деревца, уцелевшие после невиданно суровой зимы семьдесят восьмого года. А было их когда-то не менее полутора десятков в огороде, и плодоносили они так обильно, что яблоки некуда было девать. Отец аккуратно укладывал их в фанерные ящики, а мать резала и сушила в печи, и вся изба у них пропитывалась яблочным духом. С ним у Сергея было связано одно из тех счастливых ощущений, которые остаются на всю жизнь. Он полными сумками возил яблоки в город, закармливал ими жену и сына, и это были дары не благодатного, привилегированного юга, а их исконно русской, срединной, не сразу оцененной земли. И теперь, врезаясь в нее лопатой, удобряя навозом, он думал о том, что в ней-то, в этой земле, и воплотилась судьба матери, отдавшей ей всю жизнь без остатка. Трудно приходилось земле — и матери было трудно. Горестей и забот она доставляла куда больше, чем радостей, но были они, не могли не быть, эти радости, — без них жизнь просто-напросто беспросветна. Ведь были в ней такие вот утра, цветущие яблони, слепящие одуванчики, это вот небо и солнце и еще то повседневное, не замечаемое обычно состояние, которое называется верностью земле, на которой родился. Это потом пошли поколения скитальцев, в которых словно бы бес-искуситель какой вселился и погнал их в одиночку и партиями странствовать по белу свету. Не избежал всеобщего искушения и младший брат Сергея — Анатолий. Кое-как закончив восьмилетку, он кинулся очертя голову сначала в одну сторону, потом, словно боясь куда-то опоздать, в другую. Побывал на одной стройке — не понравилось, уехал на другую, за Урал, и там неожиданно, едва достигнув восемнадцатилетия, женился. А в результате? Теперь, когда дело к сорока идет, ни семьи у человека, ни надежного крова над головой. Так, связь необременительная с женщиной, у которой, в свою очередь, не сложилась семейная жизнь. Легкость необыкновенная во всем — и в мыслях, и в поступках, оставшаяся еще с тех первоначальных лет, когда человек, вместо того чтобы задуматься о назначении жизни, бездумно, словно в омут вниз головой, ринулся в ее крутые водовороты. Все это случилось в то время, когда Сергей учился в университете, и он с невольной горечью подумал о том, что его влияние на брата было, увы, минимальным, отец же с матерью ничего не смогли противопоставить бездумному напору своего младшего сына. А ведь они на собственном горьком опыте познали, насколько тщетны поиски, направленные вовне, а не внутрь себя.