Оксана Васякина - Рана

Я везла ее внутри маленькой холодной капсулы и про себя говорила с ней, я говорила, что покажу ей свою московскую жизнь. И показывала так, как если бы она была живая. Я поставила урну на свой письменный стол рядом со стопкой книг так, чтобы через окно ее не было видно. Я боялась, что кто-то может прийти и забрать ее у меня. Просто залезть в окно первого этажа и забрать.

Я люблю дорогу. Кажется, что дорога – это единственно верный способ быть здесь, в этом мире. Это пространство, в котором нет забот о месте, но есть медленное преодоление мест, захват их внутрь себя, в свою память. Память не выдает места полностью, она живет внутри, как сложная спутанная лента. Дорога – это тот регистр бытия, в котором спутница или спутник – твое единственное отражение. Если же спутника нет, то и тебя нет. Я любила путешествовать с матерью, любила ехать с ней на поезде или идти на пляж или в магазин.

Я люблю дорогу. В дороге нет пустоты, она наполнена пространствами и временем. Ты движешься, как мандельштамовский Одиссей. А когда дорога заканчивается, наступают тишина и пустота. На карте маршруты чертят красной и синей линиями, а города и места показывают точками. Путники отмечают места стоянок кнопками. На бумаге в месте остановки ткань прорывается, превращаясь в круглую с неровными краями дырочку пустоты.

Оказавшись в московской квартире, я, не разуваясь, прошла в свою комнату. Там все было вверх дном, моя девушка жила в ней, пока меня не было. Я спросила ее, почему она жила здесь, та ответила, что ей так спокойнее. Я была недовольна, мое место с моими вещами было обеспокоено ее присутствием здесь. Повсюду стояли кружки с недопитым чаем, валялись носки, за три дня кошка успела выкопать все мои цветы и рассаду – на деревянном, покрытом лаком полу валялись комки сероватой засохшей земли.

Я расчистила себе место на полу, села в куртке и обуви и начала распаковывать мамин прах. Я нервно орудовала ножницами, но ткань, в которую был зашит короб из картона, не слушалась. Руки взмокли. Когда я наконец сняла ткань, показался блестящий, заклеенный скотчем бок коробки. Я не верила в то, что там, под несколькими слоями скотча и картона, лежит прах. Я была уверена в том, что кто-то подменил его на бутылку с песком или комок влажной ткани. Навязчивая мысль о том, что я потеряла урну, мучила меня всю дорогу. Не было ни одного повода задуматься об этом, но я судорожно воображала себе, что я ее потеряла.

Остановка в пути – это пустота. Наступало время пустоты. Остановка даже самые радикальные действия превращает в рутину и скуку, ждать продолжения нашей с мамой дороги не было никакой рациональной причины. Я могла купить новые билеты в Сибирь и написать заявление на отпуск по собственному желанию. Я могла отправиться в путь хоть завтра. Но я ничего не делала. Я сидела и рассматривала урну, которая поблескивала в затемнении между книг. Я была заложницей собственных планов, составленных несколько месяцев назад.

Билеты в Сибирь я купила безо всякой задней мысли. На работе мне дали новогоднюю премию, и я решила распорядиться деньгами ностальгически. Я подписала график отпусков, согласно которому мой плановый отпуск состоится в апреле, и продумала маршрут: из Москвы в Новосибирск, из Новосибирска на самолете в Иркутск, затем автобусом в Усть-Илимск, из Усть-Илимска снова в Иркутск, а из Иркутска прямиком в Москву. Еще в конце декабря я расстелила на полу своей комнаты планер-календарь формата А2 и расписала все, что было запланировано, по дням. В списке дел были два поэтических вечера в Новосибирске (в баре «Открой рот» и областной библиотеке), посещение легендарного китчевого музея смерти, прогулка по городу, поездка в Академгородок на Обское водохранилище. С Иркутском было сложнее, там живут мамины подруги, которые участвовали в моем воспитании, и мои планы зависели от них. В Усть-Илимск же я планировала приехать инкогнито, снять номер в гостинице, побродить по городу, посмотреть на него.

Сворачивая планер, я очень гордилась собой: я самостоятельно распланировала поездку, я еду в Сибирь, где не была уже почти десять лет. Я представляла себе это возвращение триумфальным, великолепным. Я уезжала из Сибири в девятнадцать лет запуганной девушкой с мутными представлениями о том, кем я хочу и могу стать. Теперь я должна была вернуться, чтобы самой себе предъявить новую себя. Меня ужасно расстраивало то, что моя книга стихов не успевала выйти в издательстве АСТ ко времени моей поездки. Я не могла презентовать ее там, к апрелю она еще не была напечатана. Книга была моей большой гордостью, и привезти ее в Новосибирск было бы очень кстати. Но мы очень долго ее собирали, потом она долго висела в листе ожидания на печать. В марте и апреле я ежедневно получала один за другим варианты верстки и вычитывала ее. То тут, то там копошились опечатки и неправильные переносы поэтической строки, где-то несколько слов слеплялись в длинное непонятное слово, где-то куски текста вообще были утеряны. Я нервно перечитывала файл pdf и одну за другой отправляла правки.