Ксения Коваленко - Голоса

– Счастливого пути, – Кэт помахала ему рукой на прощанье. – Ну чего ты так на меня смотришь? – Бес даже вздрогнул от резкости ее тона. – Просто у них сегодня плохое настроение. И вообще: вот твое солнце, вот твое небо, – указала она рукой на лампочку и потолок, – бери и пользуйся. Просто не забывай, что ты в этом мире не один, – теперь она обвела рукой комнату и хлопнула Беса по плечу. Неожиданное дежавю неприятно накатило волной из отдалённых глубин памяти, заставляя оживать видения сегодняшней ночи.

– А у вас что, все по расписанию?

– Нет. Но если нечего делать, мой юный друг, то ты вполне можешь его составить и неукоснительно его же и соблюдать, строго следя за тем, чтобы и другие особи, живущие здесь, не нарушали данного священного постулата. Еще могу возложить на тебя раскладывание вещей в платяном шкафу по цветам и материалам, если ты конечно найдешь его в этом доме. Но до пришивания личных бирочек к ста сорока парам моих носок ты еще не дорос. Не занимайся ерундой, просто будь, это самое главное. Вот и вся простецкая философия. Понял?

– Не вполне, но буду всячески стараться постигнуть тайны этого жилища, – сказал Бес уже в полной мере чувствовавший на себе действие виски и успокоительного.

– И напоследок: на втором этаже траву не кури, – Эмми злится. И не сори, – она необратимый педант. А теперь иди домой и завтра я жду тебя здесь. Всего доброго. И прежде чем Бес успел опомниться она выпроводила его за дверь.

Бес шел домой, прокручивая в сотый раз в голове незнакомое ему слово «педант». К концу своего пути он укрепился в мысли что педант – это новое направление в музыке, к которому ему предстоит примкнуть не позднее завтрашнего дня. «Все же жизнь – это самая непостижимая вещь, которая могла случиться со мной за все время моего существования на этой круглой земле».

Пути Господни неисповедимы. Те, кто чертит на листах пергамента свою собственные карты просто сбивается с пути немного быстрее тех, кто имеет твердую веру и путеводную звезду на небе. Вот если и есть Бог, то он где-то очень высоко в этом небе и кажется отсюда очень маленьким и ненадежным. Но все же он, наверное, существует, не грубо опошленный церковными догмами и папскими проповедями, а совершенно независимый и неповторяющийся для каждого, кто вдруг решил протянуть ему свою неуверенно подрагивающую руку. И сколько бы впредь дорог не открывалось перед таким человеком он выберет единственно правильный путь, оставляя за собой две пары следов.

Страшно замерзнуть изнутри. Однажды проснуться и понять, что тебе никто не нужен, а главное никому не нужен ты. Слезы – это не признак жалкой слабости, слезы – это соленая памятка того, что ты еще жив и способен чувствовать. Слезы – это признак человечности, которую мы в себе старательно искореняем. Слезы – это вдох. Смерть – выдох…

Время текло, увлекая в этом потоке группу «Лестница», которая постоянно рисковала наткнуться на острые подводные камни, потонув в безызвестности или окончательно сесть на вязкую мель, поставив тем самым точку в своем неравномерном и неоднозначном развитии.

Время… Время с каждым днем сокращало их жизни на двадцать четыре часа, а жизнь Беса на целых двадцать пять, так как он свято верил в наличие этого лишнего часа, по всей видимости путая его с двадцать пятым кадром. Единственное что было намертво выгравировано на корке его головного мозга в секции со скромным названием «память» так это время и дозировка. Пренебрегая одним из этих имен нарицательных, в первом случае он рисковал вновь испытать то «волшебное» ощущение всепобеждающей ломки, коварно преследовавшей его и жестоко наказывающей за отсутствие должного внимания и трепетного отношения к самой себе; во втором случае он мог всего лишь не проснуться. Первое было страшнее.

Он очень боялся, что Эмми или еще кто-нибудь раскусят его, догадавшись о «маленькой» слабости. Тщательно исследовав свою комнату, он решил, что самым подходящим местом для хранения своих тайных удовольствий будет небольшой зазор между кроватью и стеной. Хорошо порывшись на чердаке, он нашел старую грязную мыльницу, тщательно соскреб с неё сомнительный налет и прикрутил к стене под самой сеткой своей двуспальной кровати. Даже если бы кто-нибудь и полез под кровать (ну мало ли что ему там понадобилось) мыльницу не было видно из-за вечного полумрака, неколебимо царящего в этой зоне. В мыльнице он хранил иглы от одноразовых шприцов, конвертики с коком и деньги, которые откладывал именно для этих нужд. Травкой и таблетками он нарочно сорил по всему дому, оставляя их иногда даже в туалете, полагая, что это не наведет никого на какие бы то ни было странные мысли и щекотливые вопросы. И действительно: для всех Бес был просто любителем марихуаны и ЛСД. А, впрочем, никто и не хотел задумываться над тем, чем он занимается, закрывшись на все замки в своей неубранной комнате.