Ксения Коваленко - Голоса

А, на самом деле, Бес проспал. Едва проснувшись и взглянув на часы, он сразу же начал собираться. С брюками пришлось повозиться: на левой штанине была кровь, карман был разодран. Все в его сознании перемешалось, как будто чья-то рука перетасовала его мысли как колоду карт. В спешке он порвал штанину, пытаясь извлечь оттуда адрес и конверт с коком. Пришлось искать новые брюки. Он нашел другие, но они были мятые. Гладить было некогда, поэтому он пошел в мятых. По дороге к остановке он вспомнил что забыл выкурить косяк и, досадуя сам на себя, сел в первый подъехавший автобус. Уехав в другой конец города от того места, к которому стремился, он вышел и поймал машину, показав водителю измятый и заляпанный адрес.

Бес хотя и не носил часов (время принятия дозы он чувствовал и без них), понимал, что если его еще кто-нибудь и ждет, то этот кто-то очень на него зол. Отгоняя от себя эти скорбные мысли, он расплатился с водителем и подошел к заветной двери.

Кэт, уже потерявшая всякую надежду еще раз увидеть Беса, готовила текст оправдательной речи для Эмми и Удо. От нечего делать она решила вынести мусор, чего с ней никогда раньше не случалось. На всякий случай смерив температуру, и, убедившись в том, что она вполне нормальна, Кэт с ведром в руках направилась к двери, открыв которую, увидела переминающегося и переступающего с ноги на ногу Беса.

На двери не было звонка, и он не знал стучать ему или нет; уже пять минут он то подносил руку к дверной коробке, то снова опускал ее в карман штанов. Взглянув на Беса, Кэт едва сдержала улыбку, пытавшуюся украсить ее губы.

– Ну что, сконструировал объяснение своего опоздания или до сих пор мастеришь? Давай я приду через пять минут, и ты соврешь как-нибудь поправдоподобней чем собирался сделать это сейчас, – и она, слегка подвинув его, пошла к мусорным бакам.

– Проходи, – сказала она, вернувшись. – Да проходи же ты, садись куда хочешь.

Бес сел на диван.

– Кофе? – предложила она.

– Нет. Я с утра пил. Две чашки. С сахаром и молоком.

Кэт хмыкнула и продолжала:

– Можешь здесь курить.

«А это уже хорошо», – подумал Бес, но курить не стал. «Не могу же сейчас затянуться травой. Не могу, но хочется».

– Ну и какого чёрта ты опоздал?

– Я сел не на тот автобус.

– А зовут тебя значит Бес?

– Да.

– Меня Кэт, если помнишь. Жаль огорчать, но на Беса ты не тянешь.

– Да? – протянул он удивленно и в то же время слегка разочарованно. – А на кого я тяну?

– Пока ни на кого. Я еще не слышала, как ты играешь. Где твоя гитара?

– У меня ее нет.

– Ладно, все равно кроме тебя больше никто не явился, – соврала Кэт, – поэтому ты в «Лестнице». Гордись этим. С завтрашнего дня перебирайся сюда вместе со своим барахлом. Поиграешь пока на том старье, которое стоит у нас в подвале.

– Хорошо. Спасибо.

Беса сильно раздражал тот факт, что он всегда робел перед незнакомыми ему людьми. Но он еще с детства мечтал играть в группе, и он должен был сейчас успокоиться, взять себя в руки и быть просто Бесом, таким каким есть. Он незаметно вытер вспотевшие ладони о поверхность дивана, стараясь напустить на себя как можно больше развязности.

В гостиную, устав пить холодный кофе и грызть засохший тост, спустилась Эмми, и, не замечая чего бы то ни было на своем пути, быстро прошла на кухню.

– Стоп, красавица! – окликнула ее Кэт. – Ты просила бас? Он перед тобой.

Эмми как-то близоруко начала оглядывать комнату и наконец нашла Беса, который пытался хотя бы на грамм погасить волнение. Лицо ее стало каким-то суровым, точно вылитым из бронзы.

– Я Бес, – он подбежал к ней и оживленно протянул свою огромную ладонь.

«У Удо такие же большие руки, только пальцы чуть длинней, – подумала Эмми и небрежно сунула ему свою ладошку как всегда выпачканную чернилами.

«Что она, руки что ли не моет, – замер в нерешительности Бес, но тут же опомнился и крепко сжал ее ладонь.

– Я Бес, – повторил он, – а как зовут тебя?

– Эмми, – она совсем по-детски улыбнулась, и он от этого еще больше смутился.

В комнате повисла пауза.

– Эмми, ты куришь траву? – Бес, сам не понимая для чего он это сказал, все сильнее сжимал руку Эмми. Она ловко высвободилась и отошла на шаг:

– Я делаю очень много того, о чем потом жалею.

– А я не жалею, потому и спрашиваю. Ведь ты не будешь против, если иногда я буду здесь покуривать?