Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

— А если они придерутся, что кафель недостаточно блестит, и вычтут из залога?

— Пусть только попробуют, тогда я пойду в суд, — твердо говорит он.

Потом мы оба думаем о перспективах тяжбы в английском суде. А вдруг там тоже сидит своя Эмма? Мы решаем убраться своими силами.

Арун крутится в своей комнате. Он должен мыть часть гостиной. Мы убираем квартиру как роботы, как фанатики, как бессловесные иммигранты, как монахи, выполняющие финальную аскезу. Раз за разом я намыливаю поверхности и оттираю их щеткой до белизны. После холодильника мою пол в кухне. Когда последняя плиточка остается блестеть, я встаю и снимаю резиновые перчатки.

Переодеваюсь и собираю оставшиеся вещи.

— Ты уходишь? — из своей комнаты появляется Арун.

— Да, я закончила свою часть. Еще и холодильник вымыла. У тебя как продвигается?

— Так себе. Со своей комнатой я завершил, но на гостиную меня не хватит уже. Приду завтра.

Он мнется в прихожей, глядя, как я складываю в рюкзак шлепанцы и маленький совок с щеточкой. Он словно ждет, что я предложу помочь ему с гостиной. Но моя миссия закончилась. Я сделала все, что от меня требовалось, и даже больше — холодильник был его обязанностью. Я не останусь здесь ни на минуту. Да и Арун, если честно, так меня достал нытьем и ожиданием какого-то повышенного к себе внимания. Кто он такой, в конце концов? Просто чужой человек, с которым нам угораздило в одном времени и пространстве недолго побыть соседями.

— Ну, пока, что ли? — говорю я ему.

— Счастливо.

Мы обнимаемся, и я иду в последний раз по длинному, больше похожему на гостиничный, коридору. Как всегда, из-за двери по правую сторону раздается пение — там живет учитель музыки, дальше коридор наполняется ароматами еды, которую готовит тайская семья — их квартира располагается сразу напротив лифта, прохожу дверь, ведущую к мусорке, — больше не придется заходить туда, задерживая дыхание. Даже напоследок я не хочу ощутить душную, чуть сладковатую, тошнотворную вонь, идущую из мусоропровода. Сколько странных привязок образовалось, а я даже не заметила. Вдруг кажется, что, наверное, я даже буду вспоминать их иногда, случись мне испытать приступ ностальгии по этому месту. Хотя вряд ли.

Я словно выживший, переживший… Но что? Что я пережила? В чем выжила?

Теперь все будет иначе.

Как будто целая жизнь прошла в этой квартире.

Пока жду лифт, вспоминаю ежедневный путь на работу и с работы. Темза единственная держит меня, не дает сломаться. Я смотрю в ее то отощавшие, то раздобревшие воды. Небо Лондона. Часы на башенке. Зима. На последней неделе января выпадает снег и на несколько дней ложится на улицы, замерзает ледяной коркой на моем пути на работу, укрывает деревья и кусты в парке, превращая газоны в белые поля. И мимо все равно бегут англичане. У них красные от холода ноги, но они уверенно бегут. Мужчина в сером офисном костюме на складном велосипеде с какими-то до нелепости маленькими колесами. Он обгоняет меня. Девушка с русским лицом, но в балетках на босу ногу (это так по-английски!) и в небрежно (до изящества!) повязанном на шее платке в мелкий цветочек. Я так никогда не узна́ю — она хорошо ассимилировавшаяся русская или просто на лицо похожа. Идет мне навстречу. Проходит мимо. Обычно мы пересекаемся с ней где-то в районе Ламбетского моста. Я опаздываю. Огибаю монолит МИ-6. Вот угловая многоэтажка. Вот странный дом, из стены которого, взламывая его, выдвигается нос корабля. Это Международная морская организация. Далее — сам Ламбетский мост. Сразу за ним — кафешка на качающемся на воде понтоне, а чуть поодаль киоск, где продают свежевыжатые соки, кофе и маффины. Из него по утрам доносится успокаивающий джаз. Раз за разом мне кажется, что это заведение и его утренняя музыка существует специально для меня, хотя я никогда там ничего не покупаю. Просто чтобы совсем не загнуться. Словно те, кто там работают — кучерявый парень и девушка из восточной Европы — меня знают, и зачем я здесь, и в чем я должна преуспеть, и где выжить. Они знают это лучше меня, потому что я ничего не знаю, но каждый раз, когда бросаю взгляд на кафешку, они заняты своими делами и не глядят в мою сторону. И все же, когда прохожу, мне кажется, они быстро и внимательно смотрят мне вслед. Это подбадривает. Через дорогу Ламбетский дворец — резиденция епископа Кентерберийского, но я иду мимо. За киос-ком начинается квартал, который занимает госпиталь Святого Томаса. В том месте вдоль набережной было бы даже уютно, если бы не госпиталь — через равные промежутки, обращенные к реке, стоят лавочки. Можно сесть и созерцать дворец Парламента и Биг-Бен во всей красе. Всякий раз я думаю, что после работы присяду минут на десять посидеть там, посмотреть на реку, на Биг-Бен, но каждый день после работы мне хочется скорее убежать подальше от этого места. Заворачиваю за угол. Два шага, несколько пешеходных переходов, и я на работе…