Ахмед Рушди - Кишот [litres]

– Что ты собираешься делать эти две недели?

Неопределенный жест плечами.

– Не знаю. Ничего. Что-нибудь. А ты что предлагаешь?

– Что-нибудь, что доставит удовольствие нам обоим.

– Лично я ничего такого не знаю. Будет здорово, если ты что-то предложишь.

Затянувшаяся пауза, а потом.

– Поедешь со мной в автомобильное путешествие?

– Куда?

– По маршруту, который я описываю в своей книге. Мне это поможет в работе. В конечном счете мы окажемся в Калифорнии.

– Ты уверен, что проедешь столько?

– Я отлично вожу.

– Не уверен. Ты уже давно не водишь.

– Тогда веди ты.

– Ты правда не против?

– Конечно.

– Тогда ладно. Значит, автомобильное путешествие.

– Надо арендовать “шевроле круз”.

Он не сказал Сыну о проблемах с сердцем. Решил, что ни к чему. С каждым днем он чувствовал себя сильнее, а слышавшийся ему бессонными ночами шепот был обычным выходящим из-под контроля стариковским страхом. Он немного похудел и осунулся, но дети обычно не замечают подобных перемен у своих родителей. К тому же Автор чувствовал себя энергичным как никогда. Как бы то ни было, расскажи он о своей болезни Сыну, молодой человек был бы вынужден стать для него сиделкой либо, читай, родным отцом. Автор хотел, чтобы все шло своим чередом. А еще он хотел найти для себя и Сына лучший конец, чем у Кишота с Санчо. В его случае вопрос стоял как Вопрос о Санчо наоборот. Он состоял не в том, кто есть Сын без него, а в том, кто есть он без Сына, и ответ состоял в том, что почти что никто.

Сейчас Сын был незнакомцем за рулем их машины, чьим отцом Автору предстояло стать заново. В городе, послужившем прототипом для Беренгера, Нью-Джерси, Автор рассказал Сыну, что населил город мастодонтами, находясь под впечатлением от “Носорога” Эжена Ионеско.

– Я черпаю вдохновение в работах еще стольких предшественников! – признался отец и назвал Сервантеса и Артура Кларка.

– А разве так можно? – спросил Сын. – Делать такие заимствования?

В ответ отец процитировал ему слова Ньютона о том, что тот видел дальше других лишь потому, что стоял на плечах гигантов. Сына такой ответ совершенно не убедил.

– Это да, но Ньютон открыл закон всемирного тяготения, – жестоко заметил он. – Сомневаюсь, что ты сумеешь совершить что-то близкое к этому.

Автор рассказал ему о традиции плутовского романа, ее эклектичности и способности совмещать многие повествовательные традиции, высокое и низкое, авторское и традиционное, оригинальное и пародийное; о бесконечных поворотах плутовского сюжета, позволяющих автору воссоздать человеческую жизнь во всем ее многообразии. Он стоял посреди главной улицы про-Беренгера, казавшейся ему ненастоящей по сравнению с тем, как он изобразил ее в романе, и говорил об Абсурде как таковом, столкновение с которым заставляет человечество одновременно мучительно искать смысл жизни и жестоко смеяться над своими попытками, о мастодонтах в собственном романе, которых вполне можно расценивать как олицетворение стремительного расчеловечивания человечества, которое все сегодня вынуждены наблюдать, в ходе него мы как биологический вид постепенно – хотя некоторые очень даже быстро – утрачиваем нравственные ориентиры, а это значит тут же возвращаемся назад, превращаемся в не знающих цивилизации варваров, клыкастых пещерных людей, монстров, уничтожающих собственное настоящее.

– То есть ты веришь, – уточнил Сын, – что жизнь не имеет смысла, а люди превращаются в безнравственных чудовищ?

– Мне кажется, что в отношении произведений современного искусства правомерно говорить о том, что мы все стали жертвами культуры, которую сами же и создали, что она – прежде всего своими массовыми проявлениями – искалечила нас. Культура, а еще глупость, невежество и ограниченность. Вот это я хочу сказать.

– То есть ты сам ни к чему этому отношения не имеешь? – стоял на своем Сын. – Твоего вклада в этом нет? Напомни, что ты сам оставишь в этом мире в качестве следа?

– Я делал свою работу. И после меня останешься ты. – Автор и сам понимал, как жалко это звучит.

Сын пожал плечами и направился к машине.

– Ладно, – сказал он, – поехали. Твой Сын – твой главный инквизитор.

Они ехали на запад, останавливаясь в упоминавшихся в романе Автора населенных пунктах, по настоящим улицам которых ему хотелось пройтись, Сын часами не вылезал из-за руля и получал от этого большое удовольствие, ему хватало несколько коротких часов сна днем на парковке у какого-нибудь торгового центра, после чего он с готовностью ехал в ночь, слушая радио и рассматривая в окно захолустья, мимо которых они проезжали. Чем дальше они ехали, тем больше Автору казалось, что настоящая Америка с ее неприметными зелеными указателями и кричащими билбордами, с которых красивые люди с нереально белыми зубами предлагают свои юридические услуги, с сетевыми отелями от “Ховарда Джонсона” до “Дэйе инн”, становится все менее реальной по сравнению со страной, которую он придумал и в которой жил уже больше года. Воображаемая реальность одержала победу над истинной. Кишот и Санчо ехали вместе с ними в машине, которая теперь только отчасти принадлежала Автору и его Сыну, их путешествие все больше напоминало путешествие его героев, словно его сняли на пленку и зафиксированные в фильме дни воспроизводят в обратной перемотке. Призрачный Кишот обычно сидел рядом с Автором на пассажирском месте, а призрачный Санчо помогал Сыну вести машину, и порой их призрачные фигуры выглядели более реальными, чем он и Сын. Автор практически поверил, что находится внутри собственного романа, и начал с опаской поглядывать, не распадается ли на куски холодное ночное небо за окном, в то время как они подъезжают к Канзасу, который Автор сделал прототипом своего Бьютифула. Он ничуть не удивился бы, если бы увидел распад реальности, провалы в пространстве-времени и царящую вокруг панику.