Стоян Даскалов - Цветины луга

Директорша Мара слыхала от инженера, что на этом заводе будут делать болгарские комбайны и тракторы. Эти рассказы, словно магнит, притягивали к заводу семьи рабочих со всей округи. По выходным дням у леса, недалеко от стройки, выстраивались распряженные телеги. Небольшая поляна, на которой росло несколько дубов, превращалась в бивак. Прямо на траве расстилались скатерти, соседи угощали друг друга разными домашними яствами и вином.

Игна еле дождалась конца второй недели после той субботы, как муж не пришел домой.

В воскресенье утром сунула в руки Яничке большую сумку, купленную Сыботином, сама перекинула через плечо торбу с корзинкой и, взяв дочь за руку, подалась напрямик через Челебийский лес на стройку.

Вдоль линии котлованов, где должен был вырасти завод, выстроились в ряд бараки. Одни были выкрашены в зеленый цвет, другие в желтый, а третьи еще сверкали свежим тесом и пахли смолой.

Игна с дочерью обошли несколько бараков, пока, наконец, нашли Сыботина. Барак, в котором он жил, стоял у самого леса. Сыботин, по-видимому, ждал их, потому что как только услышал: «Сыби, гости! Сыби, свидание!», выскочил из барака чисто выбритый, в праздничной одежде.

— Папка! — радостно крикнула Яничка, выпустила руку матери и кинулась ему на шею. Он приподнял ее, крепко прижал к себе, чувствуя, как детские губы обожгли ему щеку.

Не подав руки жене, он пригласил их в барак. Внутри царил полумрак: два маленьких окошка пропускали мало света. В комнатке стояло две кровати. Игна сразу узнала кровать Сыботина по покрывалу и подушке, которые она ему дала когда-то. Над кроватью весело знакомое полотенце, вышитое красными нитками.

— Садитесь, — пригласил Сыботин, но Игна все озиралась по сторонам и хмурилась.

Пахло сыростью — пол барака был настлан прямо на земле, свежими досками и дустом.

— Лучше выйдем на свежий воздух, — сказала Игна и первой пошла к дверям.

Перед бараком стояли вбитые в землю стол и длинная скамья. Здесь рабочие обедали. Игне было не по себе, и, чтобы не выдать волнения, она принялась вынимать из сумки припасы: она зажарила и принесла целую утку. Разложила все на столе, и только когда Сыботин начал с аппетитом есть, у Игны отлегло от сердца. Сыботин налил вина. Чокнулись и молча, глядя друг другу в глаза, в которых затеплилась нежность, выпили. Яничка быстро поела и помчалась на стройку.

— Смотри только не угоди под экскаватор! — предупредил ее отец.

Несмотря на то, что было воскресенье, машины не переставали гудеть, и Игна время от времени морщилась. Она не видела мужа пятнадцать суток и за эти дни и ночи чего только не передумала. Все ее думы сводились к одному: лучше семьи ничего нет. И хорошо, что ее избрали в правление. Она ходила на заседания, слушала умные речи, да и сама часто вставляла веское слово, давала толковые советы, к которым сам председатель прислушивался. Домой шла довольная и гордая, с радостным чувством, что нужна не только мужу и ребенку, но и всему селу. Носилась по селу, хлопотала, уговаривала товарок, гасила пререкания и попреки, водила свое бабье войско в поле. Но радости эти, что перелетные птицы. В ее душе у них не было гнезда. Игна возвращалась домой, и все, что ее занимало днем, уплывало, испарялось, а она оставалась наедине с собой. И она поняла, что дом, семья — это ее гнездо, из которого она может выпархивать, чтобы приносить радость. Не было другого места, где она могла бы остаться наедине со своими мыслями, где можно было погрустить, повздыхать, а то и поплакать. Нет! Не может она поступиться семьей ради работы. Она уже почти была согласна с мужем, но ей хотелось доказать, что можно угнаться за двумя зайцами. Думалось, что если бы муж работал в кооперативе, она могла бы бросить правление. Но он неделями пропадает на своей стройке, не сидеть же ей дома, как в тюрьме. Она пришла к мужу раскаявшаяся, простившая. Он понял это с первого взгляда, и у него словно гора с плеч свалилась. Хлопотал, стараясь не ударить в грязь лицом, угождал гостям.

Они молча глядели друг на друга. Их взгляды были красноречивее слов.

С грохотом промчался товарняк. Игна вздрогнула.

— И как вы терпите эту трескотню, дивлюсь я вам! — сказала она, глядя вслед удаляющемуся поезду, застлавшему дымом и лес, и стройку. — Я тут сидеть не могу, а как вы можете спать, право, не знаю!

— Привычка! — простодушно смеялся Сыботин всем своим добродушным, в черную крапинку, словно забрызганным грязью, лицом.

Он один съел почти всю утку, выпил вино и встал из-за стола, до конца простив жену, будто ее раскаяние, не высказанное словами, воплотилось в эту жирную фаршированную утку, свежий хлеб и вино. Ему уже не нужна была ее исповедь, она была поднесена вместе с едой.